Стивен Сейлор - Загадка Катилины

— Потом перед сенаторами выступили аллоброги. Они сказали, что с них взяли клятву, вручили письма Кетега и Лентула и приказали послать своих всадников на помощь восставшим. Представьте себе только армию рабов, преступников и галлов, вступающих в горящий Рим! Чтобы уверить их в успехе, Лентул сообщил им, что все предсказатели и даже книги Сивиллы сходятся в одном: ему предназначено быть правителем Рима, третьим Корнелием после Суллы и Цинны — правителем Рима или того, что от него останется, ведь ясно, что городу грозят бедствия, раз уж этот год десятый после обвинения девственной весталки и двенадцатый после пожара в Капитолии.

Цицерон помолчал и потряс головой от презрения к таким нечестивым суевериям.

— Аллоброги также рассказали нам о разногласиях среди заговорщиков. Лентул, ленивый и медлительный, хотел дождаться семнадцатого дня и уж тогда начинать резню под прикрытием праздника Сатурналий — того дня, когда хозяева меняются со своими рабами. Но кровожадному Кетегу не терпелось дождаться удобного случая и начать истребление и пожары прямо сейчас.

Потом настало время опросить самих обвиняемых. Их по очереди вызывали и показывали письма. Кетег признал, что печать его, но отрицал, что это его нить. Письмо же было написано его почерком и содержало все то, о чем я вам уже сообщил. Ранее я послал в дом Кетега специальный отряд, обнаруживший там большой тайник оружия — мечей и кинжалов. Их конфисковали. Кетег же насмешливо заявил нам, что он просто собирал оружие — таково его увлечение! Но когда письмо прочли вслух, он испугался, устыдился и замолчал.

Потом привели еще одного — Сатилия. Вскрыли письмо и снова обнаружили описание ужасного плана.

Затем настала очередь Лентула. Его письмо прочли. Там было то же самое, но он отказывается признать вину, как остальные. Я дал этому человеку — претору когда-то и римскому консулу — возможность защищаться. Он отказался, но захотел, чтобы привели Вольтурция и аллоброгов, чтобы он выслушал и их показания. Мы так и сделали. Но это его и подвело — они повторили все то же самое, а когда дело дошло до предсказаний, то мы ясно увидели, что может сделать с человеком стыд.

Все злодейство его замыслов и тщетная суеверная надежда на власть неожиданно предстали пред ним и лишили его рассудка, и вместо того, чтобы отрицать свою вину, что легко можно было бы сделать, он пустился в откровения. Никогда еще мы не слышали из его уст такого хнычущего голоса; ораторское мастерство и известный сарказм покинули его в то время, когда он больше всего нуждался в них.

Потом позвали Вольтурция, чтобы и перед ним открыть последнее нераспечатанное письмо. Увидев его, Лентул задрожал и побледнел; тем не менее он признал, что и письмо и печать — его. Я вам сейчас его зачитаю.

Не отвлекаясь и не поворачиваясь, Цицерон протянул руку. Вынырнувший у него из-за спины секретарь Тирон вложил ему в ладонь письмо. Цицерон развернул документ и зажал в обеих руках.

«Ты узнаешь, кто я, от того человека, кто принесет это письмо. Помни, что ты мужчина; трезво оценивай ситуацию; предпринимай необходимые шаги. Используй помощь всех, даже самых низких по положению».

Цицерон отбросил руку, словно письмо слишком дурно пахло, и Тирон избавил оратора от него.

Письма, печати, почерк, признания — граждане, вот наиболее явные доказательства, обличающие этих людей. Но еще более обличает их беспокойный взгляд, бледность лиц, их ошеломленное молчание. Их чувство вины — наиболее веское доказательство.

Располагая этими свидетельствами, мы собрались и постановили заключить под стражу этих девятерых, несмотря на то, что заговорщиков значительно больше. Но мы надеемся, что они внимут голосу совести и образумятся, видя, как наказаны их главари.

Таким образом, безрассудные планы Катилины потерпели полное поражение. Если бы я вовремя не изгнал его из города, то неизвестно еще, чья сторона взяла бы верх. Ведь поскольку ленивый Лентул и горячий Кетег не представляли особой угрозы, то мне было легко следить за их планами. Катилина же не таков. Он умеет втираться в доверие, ему известны мельчайшие подробности всех затеваемых предприятии, он известен своей хитростью, своей силой, физической выносливостью. Это и сделало его одним из самых грозных врагов Рима — пока он был среди нас. Он бы не поступил так глупо — посылать письма со своими печатями! Если бы он оставался среди нас, то нам бы предстояла долгая борьба, борьба до самой смерти.