Алексей Ракитин: Царская экспертиза

— В — третьих, вы были заинтересованным лицом, а в — четвёртых, мы не имели права заниматься самостоятельным розысками. — Шумилов махнул рукой. — Это всё правильно, Хёвинена с его мокрицами не стоило сюда приплетать. Как советовал Оккам: не надо плодить сущностей сверх необходимого. Что же было дальше?

— Прокурор отказался освободить Александру и Аристарха. Даже после оправдания они остались в тюрьме. Обвинение заявило кассацию, Сенат её рассмотрел, постановил забрать дело из таганрогского судебного округа и отдать его в харьковский для нового рассмотрения. Дубровины наняли другого присяжного поверенного — Николая Холева.

— Весьма, кстати, известный зубр, — заметил Шумилов. — Хотя считается слабее Плевако, но, тем не менее, тоже очень сильный адвокат.

— Холев выбрал совершенно иную тактику защиты. Он принялся опровергать результаты судебно — химических исследований. Во — первых, он поставил на вид обвинению то обстоятельство, что оба исследования проводил Роллер, то есть одно и то же лицо. Получалось, что Роллер должен был проверить самого себя, а это неправильно. Проверочное исследование должно было быть поручено другому специалисту. Во — вторых, Холев придрался к оформлению актов химических исследований. Они должны были с наивозможнейшей точностью фиксировать всё, что делал исследователь и что он наблюдал в результате своих манипуляций. В частности, акты должны были зафиксировать следы ртути, ведь сулема — это водный раствор ртути. А сулемы в теле должно было быть достаточно много, не менее четверти штофа. Однако, в актах Роллера нет ни слова об обнаружении следов ртути. Скорее всего, провизор просто не включил в документ упоминание об этом, однако, данное обстоятельство позволило Холеву поставить вопрос следующим образом: либо Роллер был недобросовестным исследователем, подгонявшим результат под определённый ответ, либо ртути не было вовсе. И тут опять всплыла очень удобная версия о том, будто аптекарь перепутал мышьяк и сулему и выдал в пять утра одно вместо другого. Защита была к этому фокусу готова и даже располагала показаниями аптекаря, признававшего возможность такой ошибки. А вот обвинение — нет. Надо было видеть, как растерялся обвинитель… Тьфу, противно!

Антонин поднялся с кресла, прошёл по комнате, успокаиваясь. Шумилов, воспользовавшись паузой, налил ещё по рюмке коньяку.

— Давайте — ка, Антонин Фёдорович, выпьем за вашего брата, — предложил Шумилов. — Мне не довелось быть с ним знакомым, но я знаком с вами и верю, что он был таким же достойным человеком.

— Это был замечательный человек… умница, светлая голова. Ни за что погиб, эх — ма…

Они выпили, не чокаясь.

— Александру отпустили. Не с нашими талантами, стало быть, найти законную управу на эту гадину, — проговорил Антонин. — Но я ей не прощу… Вы бы простили?

— Не знаю, это очень сложный вопрос. Наверное, нет.

— Вот и я не прощу. Отомщу обязательно. — Антонин внимательно посмотрел в глаза Шумилову.

Тот всё понял и предостерегающе поднял вверх руку:

— Антонин Фёдорович, месть — очень личное дело. А у меня не бюро по найму убийц.

— А я вас ни о чём и не прошу. — Антонин опустил руку в карман пиджака и извлёк запечатанный конверт. — Алексей Иванович, я хочу сказать вам большое спасибо за всё, что вы для меня сделали. Я знаю, что вы делали это не за деньги, и мы никогда не обсуждали вопрос оплаты. Но тем дороже для меня такое бескорыстие. Знайте, что мой дом — это ваш дом, приезжайте в Ростов в любое время, знайте, что вас там ждут и всегда рады. А вот этот конверт откройте после моего ухода.

В конверте оказалась визитка Антонина Максименко и маленький ключик от банковской ячейки в хранилище «Санкт — Петербургского международного банка». Когда Алексей Иванович явился в банк и открыл ячейку, то нашёл в ней сто консолидированных купонных облигаций Государственного банка Российской Империи, номинированных в английских фунтах — стерлингах. Стоимость каждой облигации составляла сотню фунтов, а всего пакета, соответственно, десять тысяч. Целое состояние.