— Ничего странного в последние дни перед ее смертью вы не замечали? — Беликова уже поняла, что эта встреча ей ничего не даст, но все же пыталась выжать из нее все возможное.
— А что могло быть странного. — Сидорчук наконец получила свой кофе, отхлебнула с громким фырканьем, и брезгливо отставила чашку: — Нет, все же единственный раз я пила хороший кофе в Париже... Заезжала туда на пару дней по пути в Англию... Да-а... Вот где люди умеют жить... Я недавно начала новый роман о похождениях Синдареллы в Англии. Это будет нечто!..
— А что говорят... в ваших кругах о гибели писательниц?
— Боятся! — презрительно скривилась Сидорчук. — Истерички! Пошли слухи, что придурок этот, женщин убивающий, не просто маньяк, а маньяк с идеей. Якобы охотится только на тех, кто «женские детективы» пишет. Перепугались, твари дрожащие! Пятеро малахольных уже с издателями контракты разорвали, а остальные уже целый месяц как ничего нового не выдают... А вы знаете, сколько романов можно написать за месяц? Дюма от зависти плакать будет! Нет, меня им не запугать! У меня семь новых романов к изданию готовятся. Куда же это все — коту под хвост? К тому же маньяка поймали... Ведь это тот самый маньяк? — неожиданно насторожилась она. — А то чего это вы меня тут расспрашиваете?
— Мы работаем над этим вопросом, — осторожно сказала Беликова, — вы же детективы пишете, должны знать, что не все так быстро делается, как хотелось бы...
— В моих детективах все быстро, — заверила Сидорчук, — не люблю кашу по тарелке размазывать! Ну, задавайте дальше ваши вопросы, у меня еще минут десять есть...
«Ничего, — успокаивала себя Беликова по пути в отдел, — отрицательный результат — тоже результат. А ведь боятся! Откровенно боятся этого таинственного Критика... Что же это за время, в котором благие идеи защищают маньяки и убийцы? Время «беглых солдат и неверных жен»...
В отделе было людно и шумно. Помещение, переделанное из трехкомнатной квартиры, не было предназначено для содержания задержанных. Для этого инспектора третьего отдела использовали, как правило, те отделения милиции, на территории которых проводили операции. А помещение на Тверской было чем-то вроде офиса, где планировались операции и писались отчеты. Под укоризненными взглядами Григорьева Екатерина Юрьевна с невозмутимым видом прошествовала в свой кабинет («свой» — весьма относительное понятие, ибо делила она его еще с тремя сотрудниками) и начала работу...
Повезло ей на третьей задержанной — худенькой, забитой и глуповатой девчонке лет двадцати.
— Ирка? Которую убили? — Она припоминала так, словно со дня смерти подруги прошло не полтора месяца, а пара десятков лет. — Да, знаю... Наши точки рядом были... Бывало, в паре работали, если заказ был большой... А че?
— В тот день вы тоже работали рядом?
— Нуда... Как обычно... А че?
— Вера, — не вытерпела Екатерина Юрьевна, — ты откуда родом?
— Питерская... А че?
— Да так... Говорят, город высокой культуры... Родители, наверное, алкоголики? Или сирота?
— Нет, — удивилась девушка, — отец столяр, а мама у вас... в вашей системе работает. На Литейном...
— О, е! — схватилась за голову Беликова. — И они знают?! Ну, о том, чем ты занимаешься?
— Нет, конечно, — с изумлением посмотрела на нее девушка, — я что, дура — такое рассказывать... А че?
— Хорошие родители, внимательные, — вздохнула Беликова, — а че... Тьфу, черт! А что было в тот день, когда убили Иру Чекулаеву?
— Да ничего не было, — задумалась девушка, — все как обычно... Вышли вечером, часиков в шесть — раньше смысла нет... Встали на точку, начали работать. Подъезжали клиенты, мы говорили цену, забирали деньги, ехали в тихое место... Все как обычно.
— Как же «обычно»? Ведь подружку-то убили?
— Ну да, — туповато согласилась девушка, — уехала с последним клиентом, и все... Больше я ее не видела. Говорят, прямо на дорогу тело выбросили... Наши боятся работать. По всему городу шухер.
— Однако работаете?
— Работаем. Жить-то надо...
— Нуда, нуда... Вера, а ты случайно не помнишь, как выглядел тот, последний клиент, с которым Ира уехала?
— Мужик как мужик, — безразлично ответила девушка, — широкоплечий, здоровый такой... Я его издалека видела, да и не запоминала специально... «Копейка» у него черная, совсем гнилая... Вы Любку расспросите, она лучше видела. Мы, когда между собой это терли, пытались вспомнить... Она лучше разглядела.
— А эта Люба сейчас здесь?
— Да, в красной кофточке, со стрижкой каре.
Читать дальше