Дмитрий Леонтьев - Дмитрий Леонтьев Петербуржская баллада

— Я и не оправдываюсь, — пожал он плечами.

Мы замолчали. Возмущенный Дивов переводил взгляд с меня на него. Наконец не выдержал:

— Ну?!

— Что? — посмотрел я на него.

— Давай... Допрашивай.

— Так вроде... и так все понятно, — сказал я. — Остальное специфика, тонкости.

— Но именно эти «тонкости» нам и нужны! — взорвался подполковник. — Где хранит оружие и грим. Связи. Старые дела. Номера счетов. Помощники.

— Я в этом не разбираюсь, — сказал я и отвернулся к окну.

— Да вы что?! — начал было Дивов, но Пискунов перебил его:

— Который час?

— Час? — непонимающе посмотрел на него подполковник. — Около одиннадцати, а что?

— Точное время?

— Двадцать два сорок две, — посмотрел на часы Дивов.

— Жить кто-нибудь хочет? — с веселым любопытством осведомился у нас Пискунов.

— В каком смысле?

— В прямом. Думаете, я заминировал одну машину? Нет, на той должен был уехать Сергей с Пановым. А остальные... На всякий случай.

Дивов умудрился повернуться к нам всем корпусом, ошалело тараща глаза. Подумал секунду, мотнул головой:

— Врешь! Пытаешься провернуть какую-то аферу! Не выйдет.

Пискунов безразлично пожал плечами. Я посмотрел ему в глаза, покачал головой:

— Не врет. Останови машину! Подполковник, срочно звоните водителям других машин... Пискунов, ты все же подлец! Там же люди!

— А вот работу каждый выбирает для себя сам, — странным, отрешенным голосом сказал Пискунов. Мне показалось, что он находится в каком-то трансе. Кажется, он упоминал о контузии?..

— Из машины! — рявкнул я. — Быстро!

Мы уже въехали на Литейный проспект. Водитель — умница! Не штаны в спецшколе просиживал. Он свернул в один из дворов, уводя эту бомбу на колесах с забитого людьми проспекта, бросил ее у глухой стены, кубарем вылетел из машины, отползая под защиту мусорного контейнера. Дивов хладнокровно дождался, пока спецназовец вытащит из машины Пискунова, и только тогда последовал за ними. Я едва успел укрыться за каменным крыльцом какой-то парадной. И тут рвануло! Не знаю, что это была за взрывчатка, но Протей ее явно не пожалел. Уши у меня словно засыпало песком, а в голове стоял такой звон, словно бомба разорвалась не в десяти метрах, а прямо в моем черепе. На этот раз машина горела. И как горела! В прямом смысле — синим пламенем да еще с копотью. И сквозь этот дым я увидел безжизненно распростертое тело спецназовца и стоящего с поднятыми руками подполковника. Неясная тень метнулась к выходу на Литейный. Из-за контейнера, где прятался водитель, ударил выстрел — все же молодец парнишка, из него выйдет толк! — из-под арки бабахнуло в ответ раз, другой... Выхватив пистолет, я бросился следом за убегающим Пискуновым. Мне было легче: ему приходилось расталкивать прохожих, да и скованные руки мешали бежать, но все же шаг за шагом он отрывался от меня. Стрелять я не мог — кругом были люди, но они же мешали вести прицельный огонь и Пискунову. И все же он уходил. Медленно, но уверенно отрываясь от меня метр за метром. Бессильная ярость охватила меня. Неужели уйдет?! Вот так, просто, посреди десятков людей, в самом центре города вновь скроется один из самых удачливых и опасных убийц, о которых я только слышал?! Ну уж нет! Сдохну, но догоню! Догоню!

Свернув на одном из перекрестков, он вылетел на площадь и неожиданно остановился, повернувшись ко мне лицом. «Открытое пространство, — догадался я, — он понимает, что я успел бы выстрелить раньше, чем он перебежит площадь. Что ж... Значит, здесь...»

— В остальных машинах не было взрывчатки, — крикнул он. — Мне нужно было избавиться только от вас с Дивовым. Дай мне уйти, и никто не пострадает!

Между нами было не более сорока метров. Его силуэт был отчетливо виден на фоне Спасо-Преображенского собора. Скованными руками он держал перед собой пистолет, и я понимал, что с такого расстояния он не промахнется.

— Не могу, — сказал я. — Сдавайся, останешься жив.

— Не могу, — ответил он. — В тюрьму я не сяду. Давай!

Мы выстрелили одновременно. Падая, я успел заметить, как навзничь рухнул и мой противник. Когда чуть стих первый взрыв боли, первое чувство, которое я испытал, было удивление: пуля Протея попала мне в ногу. Для такого стрелка, как он, это было более чем странно... Сидя в грязи, я смотрел, как, содрогаясь всем телом, ворочается в талом снегу мой противник, пытаясь подняться на ноги. Моя пуля ударила его туда, куда и предназначалась — в самую середину груди. Наконец ему удалось выпрямиться. На фоне собора, с прижатыми к груди руками, он был похож на кающегося. Подняв голову, он взглянул на меня, и на его лице появилась слабая улыбка: