Вадим Кожевников - Щит и меч. Книга вторая

— Выходит, и ты ее любишь?

— А как же? Одинокая она была в жизни. А со мной говорит откровенно и обо всем доверчиво, будто я ей родной, а не просто фиктивный муж.

— Почему же фиктивный, если любишь?

— Конечно, я ей кое-что правильное внушаю, вижу — растет.

— Ты смотри, полегче! — встревожился Иоганн.

— Самый моральный минимум, в пионерском масштабе, — успокоил Зубов. — Я тактично. Не из тех, кто цветок дергает, чтобы он быстрее рос. — Заметил ехидно: — Мне, конечно, далеко до тебя: перевоспитать эсэсовца — это ты отчудил действительно по первому разряду. Если он тобой сам персонально в гестапо не займется.

Иоганн развел руками:

— Дело, как ты сказал, не обоюдное.

— Вот именно! Ты его в человека превратить хочешь, а он тебя на мясо.

— Ладно, — сказал Иоганн. — Значит, договорились?

— Выходит, так, — невесело согласился Зубов. Вздохнул. — Опять я дам Бригитте повод ля ревности. Обещал вечером мирно пойти с ней в гости к высокопоставленным фашистам. И, выходит, обманул. Снова смоюсь на всю ночь. А она в таких случаях спать не ложится, ходит, курит, после от головной боли страдает. И допрашивает про баб. А какие бабы, когда я теперь женатый! Не понимает она нашей морали. Хотя, что ж, правильно, что бдительность соблюдает. Среди женщин здесь огромная распущенность. Пришел, понимаешь, с ней первый раз в один, думал, порядочный дом. Хозяйка повела меня картины показывать, и так нахально пристала, что даже неловко.

Ну, я, чтобы антагонизма не вызывать, объяснил ей, что на фронте был контужен. Семейство важное, не хотелось терять контакта. Супруг — чиовник из управления экономики и вооружений ОКВ. Занимается делами захвата, сбора и охраны экономических запасов на оккупированных территориях. — Похвастался: — Я теперь прославился как фотограф-любитель. Всем знакомым их карточки дарю. Ну, попутно в кабинете у этого чиновника кое-какие документы на пленку отщелкал. Потом в тайник сложил для отправки в Центр. Полагаю, нам потом для предъявления иска пригодятся.

— А ты растешь! — похвалил Вайс.

— Квалифицируюсь, — согласился Зубов. — Пистолетом не всегда пощелкать можно с такой пользой, как «лейкой». Это я понял!

— Хороший ты парень, Зубов, — сказал Иоганн.

— Обыкновенный. Только что действую в оригинальной обстановке. А так — что ж... Терять свое основное лицо я, как и ты, не имею права.

— Это верно, — согласился Иоганн, — лицо свое мы должны беречь больше, чем жизнь. Человек без лица хуже покойника.

— Покойников я вообще не люблю, — сказал Зубов. — И стать покойником вовсе не желаю, хотя, возможно, и придется...

— Ну что за глупости!

— Верно. Что может быть глупее мертвеца? Разве только ты сам, когда помрешь. Это я согласен. Обязан выжить, хотя бы изза одной такой отвратной мысли о себе. И я, конечно, стараюсь.

— Вот сегодня и постарайся.

— Идет, — согласился Зубов. И пообещал: — Будь уверен, пока жив, не помру. Это точно.

И они расстались. Один пошел налево, вдоль набережной, другой — направо. Серая глянцевая Висла текла в плоских берегах, медленно и тяжко волоча свое зыбкое голое тело, зябнущее на ветру и дрожащее, как от озноба, мелкими, частыми волнами.

Набережная была пустынной.

Казалось, варшавяне покинули свою реку, у берегов которой, будто цепные псы на привязи, стояли немецкие бронекатера с торчащими из приплюснутых башен стволами спаренных пулеметов.

Шагая по истоптанным плитам набережной, Иоганн размышлял, правильно ли он действует в отношении Генриха. На первый взгляд все казалось логичным, оправданным сложными обстоятельствами и конечной целью. Надо спасти сейчас Генриха ради того, чтобы обратить его на свою сторону. И все же, обстоятельно анализируя задуманную им операцию, Иоганн склонялся к мысли, что она недостаточно глубоко, всесторонне обоснована.

Стоило ли рисковать жизнью Зубова и его интернацитональной боевой братии только ради того, чтобы избавить Генриха от опасного испытания? Конечно, нападение на эсэсовского офицера лишний раз докажет необходимость передислокации «штаба Вали». Но ведь передислокация уже происходит. Работа «штаба Вали» на некоторое время приостановлена. Значит, действия в этом направлении бессмысленны, неоправданны. А затевать все ради того только, чтобы избавить Генриха от необходимости участвовать в казни, Иоганн просто не имеет права. Да, во всем это мделе Иоганн ошибся, что-то упустил.

Иоганн вспоминал рассуждения Барышева.