Вадим Кожевников - Щит и меч. Книга вторая

— Кто это «мы»? — спросил Вайс.

— Те, кого после испытаний посвятили в рыцари.

Германия металась, словно тифозный больной. Отступающая немецкая армия выселяла из восточных районов страны множество людей, некогда покинувших западные территории, чтобы спастись от воздушных бомбардировок.

Тысячи солдат, в прошлом рабочих, снимали с фронта и отправляли на военные заводы, а через несколько недель снова посылали на передову.

Перебрасывали воинские части с Западного фронта на Восточный. Людей, жилища которых были разрушены бомбардировкой, гнали под конвоем нацистских функционеров в деревни и заставляли работать у фермеров только за одну еду.

Из городов выселяли тех, кто не представлял ценности для империи и не имел ценностей, чтобы кормиться с черного рынка. И на эти сотни тысяч обездоленных, бездомных семейств устраивались облавы: тотальная мобилизация, которую проводили нижние чины вермахта, сметала всех уцелевших мужчин до шестидесяти лет. Хватали и подростков и зачисляли их в подразделения «вервофльфа».

Ничто не могло сломить, нарушить четкий ход гигантской чиновничьей машины нацистской Германии. В каком бы состоянии ни был человек, где бы он ни оказался, его мгновенно брали на учет, под наблюдение, подвергали насилию его волю и мысли. Всепроникающая полицейская система, облеченная в самые разнообразные формы, повсюду настигала людей.

Однажды на одной из окраинных улиц Берлина Иоганн увидел фрау Дитмар, она стояла в длинной очереди за водой. Он не сразу узнал ее. Фрау Дитмар очень сильно изменилась за эти годы — исхудала, постарела, ссутулилась. Она страшно обрадовалась, узнав его, и стала упрашивать зайти к ней в ее более чем скромное жилище. Хозяйка квартиры, жаловалась она, относится к ней и к ее сыну Фридриху как к оккупантам.

Фридриху во время бомбежки Пенемюнде оторвало обе ноги. Его отправили в берлинский госпиталь. Когда он выписался оттуда, ему, как инвалиду, предоставили возможность вселиться в чужую квартиру. Правда, комната очень скверная, даже не комната, почти чулан. Но хозяева ненавидят его за это вторжение. Ненавидят и за то, что он хоть и инвалид, а остался жив. Их же сыновья погибли на фронте.

Иоганн вошел в комнату вслед за фрау Дитмар.

Все здесь было приспособлено для существования безногого человека: низкий, с коротко обрезанными ножками стол, такие же стулья.

Фридрих неприязненно встретил Вайса, хотя некогда они переписывались.

Стоя на полу, он едва доставал головой Иоганну до пояса. Лицо у него было рыхлое, бледное. Очевидно, он никогда не выбирался из этого мрачного чулана, сидел здесь, как в заточении.

Фрау Дитмар, видимо, подавлял офицерский мундир Вайса. Она держалась необычайно робко, заискивающе и даже не решалась напомнить Иоганну, что когда-то он был ее жильцом.

Иоганн не стал задерживаться, записал адрес и быстро ушел. В тот же день он постарался через Франца переселить фрау Дитмар в одну из оставленных зажиточными хозяевами квартир, которые агенты СД держали под контролем, на всякий случай.

Квартира была большая, комфортабельная, хорошо обставленная. В шкафах висела самая разнообразная одежда, на кухне хранились запасы консервов и вин.

Фридрих понемножку оттаял и кое-что рассказал о себе Иоганну. Так, он сообщил, что авиация противника никогда бы не обнаружила их объект, если бы на песчаной отмели не остались «лыжи» пускового устройства самолета-снаряда.

— Русские военнопленные, на обязанности которых было убирать после залпов все следы техники, нарочно оставили эти «лыжи». В тот день разразился ливень, и охрана не проверила, и всех их, кто остался жив после бомбежки, потом повесили, — сказал Фридрих, дерзко глядя Иоганну в глаза. — С точки зрения русских это был подвиг.

Иоганн в свою очередь пристально поглядел на него.

— Ну что ж, пожалуй, это так и есть.

После этих слов Фридрих окончательно осмелел и рассказал Иоганну о своей работе в Пенемюнде. Под конец он произнес задумчиво:

— В сущности, мы убийцы. Наши летающие снаряды предназначались для того, чтобы уничтожать население, а не армии противника. — Посмотрел на свои обрубки, пробормотал: — Только тогда, когда моя голова оказалась ближе к земле, я стал думать, что земля — это не летающая в космосе гигантская могила всех предшествующих поколений человечества, погибших в войнах, а звездная колыбель поколений, которые придут после нас и навечно скажут войне свое «нет!».