Фрэнк Толлис - Смертельная игра

Всю зиму, даже когда шел снег, Юно ездила из Хицинга на Центральное кладбище, чтобы возложить цветы на могилу сестры. И как-то раз, выходя с кладбища промозглым декабрьским утром, она разговорилась с одним из посетителей. Красивый молодой человек, чье имя оказалось Отто Браун, рассказал, что, после смерти любимой матушки, облегчить его скорбь помогла одна одаренная женщина-медиум из Леопольдштадта. Эта женщина, фройляйн Лёвенштайн, проводила сеансы каждый четверг, но вечерам. Но Юно не решалась ехать в Леопольдштадт одна. На первой же встрече Юно убедилась, что эта женщина не мошенница. Генрих поначалу относился к спиритизму скептически, но даже он изменил свое мнение, когда вызвали дух его отца.

Да, фройляйн Лёвенштайн была особенная.

— Как думаешь, инспектор придет сегодня?

— Понятия не имею.

— Как его зовут? Я забыла.

— Райнхард, инспектор Райнхард.

— Ведь он говорил, что зайдет?

Хёльдерлин посмотрел на жену. Она заморгала еще быстрее.

— Да, он сказал, что хотел бы побеседовать с нами еще раз, — ответил Хёльдерлин. — Но я не думаю, что он имел в виду именно сегодняшний день.

Снова уткнувшись в газету, он добавил:

— Мне так показалось, по крайней мере.

— Зачем ему еще что-то у нас спрашивать?

— Не знаю.

— Конечно… конечно, он не подозревает нас. Не думает же он, что мы…

— Естественно, нет! — воскликнул Хёльдерлин. — Не говори ерунды! Само собой, он понимает, что мы не имеем к этому никакого отношения!

Он раздраженно перевернул страницу.

Юно поднесла чашку с кофе к губам, но пить так и не стала.

— Я очень на это надеюсь, — произнесла она, уже несколько успокоившись. — Он производит впечатление здравомыслящего человека.

— Да, — сердито буркнул Хёльдерлин, — очень здравомыслящего.

Юно отпила немного кофе.

— Этот маленький слесарь, — проговорила она, — он был так расстроен. Просто вне себя от горя.

— Герр Уберхорст очень чувствительный человек, — ответил Хёльдерлин, продолжая читать газету.

— Ты прав, — сказала Юно. — По-моему, одна из моих книг все еще у него. Я дала ему мадам Блаватскую. Может быть, ты ее заберешь… если тебе будет по пути?

— Да, хорошо.

— Он действительно очень чувствительный человек. Но не кажется ли тебе, что дело не только в этом?

Хёльдерлин не ответил.

— Например, как он смотрел на нее…

Хёльдерлин опустил газету с явным раздражением.

— И что?

— Ты когда-нибудь это замечал?

— Замечал что? — резко спросил Хёльдерлин.

Юно, сощурившись, посмотрела на мужа.

— То, как герр Уберхорст смотрел на фройляйн Лёвенштайн. Ведь он ловил каждое ее слово.

Хёльдерлин покачал своей лысой головой и снова погрузился в чтение.

— Он вел себя как мальчик, — продолжала Юно. — И заметь, не он один. Она имела, как говорится, власть над мужчинами. Ты согласен? Лично я думаю, что граф тоже был ею увлечен, как и этот юноша Браун. Она обладала талантом, несомненно. Это был дар, благословенный дар. Как странно, тебе не кажется? Что такая… я не знаю, хорошо ли так говорить… что такая пустая женщина, придававшая столько значения внешности, имела подобный дар? Однако, кто я, чтобы обсуждать волю Господа? Это от Бога, я уверена.

Когда она закончила говорить, в воздухе повисло тяжелое молчание.

— Генрих!

Ее муж не ответил.

Юно с громким стуком поставила чашку на блюдце.

— Генрих! — повысив голос, снова позвала она. — Ты меня слушаешь?

Спрятавшись за газетой, Генрих Хёльдерлин сидел, уставившись широко раскрытыми глазами на слово «необходима» в рекламе зубной пасты «Колодонт». Он слышал все, и у него пересохло во рту, как будто он наелся опилок. Хёльдерлин сглотнул, чтобы избавиться от этого неприятного ощущения, но безрезультатно.

Ее волосы были туго стянуты на затылке, всегда нахмуренные брови, говорили о ее серьезности. В ней не было наивности или беззаботности, обычно свойственных молодым девушкам.

Либерман услышал, как закричал мужчина за стенами смотровой. Он привык к подобным звукам в больнице, но его беспокоило, что эти полные муки вопли, казалось, порожденные, какой-то изощренной пыткой, могли испугать его новую пациентку.

Женщина закашлялась, прикрыв рот левой рукой, правая же оставалась неподвижной — она покоилась на ее колене ладонью вверх, полусогнутые пальцы напоминали лепестки увядающего цветка.

Крик прекратился.

— Если позволите, — проговорил Либерман, — я хотел бы осмотреть вашу руку, мисс Лидгейт.