Фредерик Неваль - Тень Александра

Ганс усмехнулся и погрузился в изучение меню.

— В чем секрет твоего успеха у женщин?

Я не ответил, дожевывая оливку.

Мой шрам и мои слишком длинные светлые волосы неизбежно привлекали внимание женщин. Признаюсь, я частенько пользовался этим, что тоже оборачивалось сценами, подобными сегодняшней, свидетелем которой стал мой стажер.

Я заказал для Ганса пиццу, поскольку живот у него урчал с тех самых пор, как мы пересекли границы Ватикана, а себе — длинную лапшу.

— Здесь обедают так же поздно, как в Испании, — заметил Ганс, набрасываясь на хрустящие хлебцы и оливки.

— Ты бывал в Испании?

— Однажды участвовал в соревнованиях по серфингу, в Галисии. А ты? Бывал?

— Я провел несколько месяцев в Карфагене. Мы поднимали груз с античного судна, затонувшего на рейде.

Ганс с интересом взглянул на меня:

— Амфоры?

— Слитки.

— Золотые? — вскричал он.

Я долго хохотал, пока хозяин расставлял на столе наш обед, на который мой спутник с удовольствием накинулся.

— Нет, свинцовые.

Ганс положил вилку и скривился.

— В древние времена Карфаген составлял часть того, что мы называем «свинцовым путем». Он экспортировал этот металл во все страны Средиземноморья.

— Международная торговля? В те времена?

— Конечно. Самое лучшее зерно приходило из Египта, золото — из Эфиопии, хлопок, пряности и шелк — из Азии, самые лучшие горшки — с Крита и так далее. Тысячи судов и караванов бороздили мир, снабжая рынки больших городов, таких, как Афины, Марсель, Сарды, Александрия, Рим или Безансон. И путешественники не были забыты. Различные лавочки предлагали им всякие средства передвижения, а вдоль торговых путей выстраивались постоялые дворы для проезжих. Некоторые места привлекали больше всего путешественников, и прежде всего — Египет и Греция. Кое-какие древние города были даже описаны в настоящих путеводителях, как, например, у Геродота…

Мой стажер перестал есть и слушал меня очень внимательно.

— Мы ничего не придумали, Ганс, — добавил я, забавляясь его удивленным видом. — Уже две тысячи лет назад римляне приезжали на Родос полюбоваться знаменитым Колоссом и увозили оттуда безвкусные поделки в качестве сувениров для своих друзей.

— Если так, то античность — это скорее смешно.

Я от души рассмеялся и взялся за десерт — нежнейшее мороженое с шоколадом.

— И раз уж мы заговорили об античности, что тебе рассказал падре?

Я поведал ему все о своей встрече с падре Иларио, и он отодвинул свою пустую тарелку.

— Ты опять собираешься меня бросить?

— Нет, Ганс. На этот раз ты можешь пойти со мной. Святой отец — человек чрезвычайно покладистый, просто само очарование.

— Дед тоже всегда боится знакомить меня со своими университетскими друзьями, — пробормотал он вдруг печально. — Старик меня стыдится.

— Я думаю, ты немного торопишься оценить отношение к тебе твоего деда. По-моему, он очень любит тебя.

— Он даже не захотел, чтобы я стажировался у твоего отца в прошлом году, когда тот поехал в Халеб.

— Ты хотел участвовать в раскопках храма? — ошеломленный, спросил я. — Я не знал.

Он пожал плечами:

— Дед даже не сказал ему об этом.

— Почему же он послал тебя ко мне?

— Потому что ты молодой, должно быть, он подумал, что так будет лучше.

— Но я эллинист, не инд…

— Ему на это наплевать. Греция — специализация, которой он сам может обучить меня, не боясь, что я поставлю его в смешное положение перед коллегами.

— Я вижу… Послушай, Ганс, если тебя интересует Индия, обещаю поговорить с моим отцом и с твоим дедом, когда мы вернемся в Париж, но, прежде чем ты выберешь себе специализацию, тебе следует изучить историю в целом.

Он кивнул.

— Я начинаю это понимать, представь себе. — С удрученным видом он поставил локти на стол и сложил руки на затылке. — Дед прав, я просто олух…

Я дружески похлопал его по плечу и подозвал официанта, чтобы расплатиться по счету.

— Пошли… Не поддавайся унынию…

Мы вышли из ресторана, непринужденно беседуя, но я чувствовал, что, побудив Ганса к откровенности, коснулся глубокой раны в его душе. Ганс был подавлен знаменитостью своего деда и успешными финансовыми делами отца. Он тщетно старался скрывать свои слабости под внешним юношеским бунтом и, наверное, страдал от этого не меньше, чем от ужасного комплекса неполноценности. Я мог бы, пожалуй, оказаться в его положении, если бы был единственным сыном, но в отличие от него мне повезло: у меня был брат, с ним я мог противостоять властолюбию, которое отец проявлял по отношению к нам. Я хотел стать специалистом по античности, а Этти — по подводной археологии. Папа так никогда и не удалось отвратить нас от этого, и ему пришлось сжечь свои «Упанишады» [43] «Упанишады» — священные индуистские тексты. — Примеч. авт. в ярком пламени поражения.