Сара Дюнан - В компании куртизанок

— Нет, только не Рим, — ответила она, и теперь голос ее дрогнул не только от страха, но и от гнева. — Я не вернусь туда. Никогда. Ни за что.

Поразмыслив, я согласился с ней: ведь большинство мужчин, особенно те, кому есть что забывать, желают, чтобы их женщины были нежны, как весенние ягнята. А к той поре, когда в Риме вновь настанет благополучие, мы оба успеем состариться, и нам вряд ли удастся насладиться благами нового расцвета. Значит, Рим отменяется.

Я пожал плечами и изобразил непринужденный тон:

— Тогда куда же?

Разумеется, мы оба знали ответ. Когда война вытирала свои липкие от крови пальцы обо все подряд земли, для бегства оставалось одно-единственное место — город богатства и надежности, где правили люди, обладавшие не только деньгами, но и хорошими манерами и потому платившие за то, что солдаты обычно отбирают с помощью штыка. Независимое государство, наделенное чувством красоты и талантом к торговле, где изгнанники, которым достает ума и воображения, сколачивают новые состояния. Есть даже люди, убежденные в том, что это величайший город на свете, самый процветающий и самый мирный. Да только мне самому, несмотря на все эти чудесные и волшебные рассказы, никогда туда не хотелось.

Но теперь выбор был не за мной. За эти последние дни моя госпожа выстрадала и потеряла больше, чем когда-либо выпадало на мою долю, и теперь она вполне заслуженно могла подумать о возвращении домой, если ей этого хотелось.

— Все будет хорошо, Бучино, — сказала она спокойно. — Я помню о твоих страхах, но, если мы только туда доберемся, я уверена — все наладится. Отныне мы с тобой станем товарищами и будем делить все пополам — расходы, прибыли, будем заботиться друг о друге. Клянусь тебе — вдвоем мы добьемся своего!

Я внимательно на нее посмотрел. От долгого бега у меня все еще ныли кости. Желудок болел от голода. Мне хотелось снова спать на кровати, есть свинину — вместо того, чтобы источать запах свинарника, снова проводить время с людьми, у которых в голове мысли, а не жажда крови и которые не меряют богатство кучами награбленного добра. Но дело было не только в этом. Мне больше не хотелось в одиночку скитаться по миру. Потому что с тех пор, как мы обрели друг друга, мир стал гораздо теплее.

— Согласен, — ответил я. — Только если я не промочу там ног.

Она улыбнулась и накрыла мою ладонь своей.

— Не тревожься. Я не дам воде поглотить тебя.

Они прибыли ночью, на гребной лодке, плывшей со стороны материка.

Уродливый коротышка на пристани в Местре начал торговаться. С первого взгляда на их лохмотья и скудные пожитки становилось ясно, что эта парочка явилась издалека, а его заметный римский выговор, а также непременное условие — плыть под покровом ночи, дабы избежать чумных дозоров, — дали лодочнику повод заломить тройную против обычной цену. Но тут вмешалась женщина, высокая и стройная, закутанная, будто турчанка, так что кроме лица ничего не было видно. Однако говорила она на таком безупречном венецианском наречии, а пререкалась так яростно, что лодочник пошел на попятный и даже согласился получить плату только после того, как высадит их в городе возле указанного дома.

Черная вода волновалась под плотными тучами. Едва они оттолкнулись от берега, как их окутала тьма, и слышался только плеск волн об дерево, какое-то время даже казалось, будто они плывут в открытое море, а этот город на воде, о котором люди рассказывали с таким трепетом, — всего-навсего плод фантазии, выдумка, порожденная людской тягой к чудесам. Но когда наступил полный мрак, то далеко впереди, на горизонте, его вдруг прорвало свечение мерцающих огоньков, словно это русалочьи волосы отливали лунным светом на поверхности воды. Лодочник греб сильными, ровными движениями, и эти дальние огни росли и расширялись — пока наконец не проступили первые очертания домов, парившие над водой, точно контуры бледных надгробий. Показался проход между цветными деревянными сигнальными шестами, по которому лодки попадали из открытой лагуны в широкое устье канала, по обеим сторонам которого вырастали лачуги и склады с пристанями, заваленными камнями или грудами досок, рядом качались пришвартованные грузные баржи. Этот канал лениво извивался несколько сотен метров, пока не встречался с более широкой полосой воды.

Лодочник повел свое суденышко влево, где открылся совсем другой вид. Они плыли мимо жилых домов, мимо церкви со строгим кирпичным фасадом, взмывающим в небо, и с плоским, пустым внешним двором. Потом, когда из-за облаков выглянул лукавый месяц, по обеим сторонам от лодки начали проступать большие дома, и казалось, их мозаичные, позолоченные фасады вырастали прямо из воды. Женщина, переносившая плавание спокойно, сидела словно пригвожденная к скамье. А вот несчастный уродец, наоборот, цеплялся за борта лодки, его коротенькое тело было напряжено, как у зверя; крупная голова моталась из стороны в сторону, как будто он страшился увиденного, но одновременно боялся что-то пропустить. Лодочник, который состарился, наблюдая, как изумляются другие, замедлил ход в надежде, что красивый вид принесет ему несколько лишних монет. Здесь канал был широк и черен, будто просторный блестящий коридор в гигантском особняке. Несмотря на поздний час, изредка попадались и другие лодки, но особой формы: гладкие, узкие, с небольшой каютой посередине, с одним гребцом, который, стоя на корме, ловко орудовал длинным веслом, заставляя лодку плавно скользить по темной глади.