Николь Апсон - Печаль на двоих

Джозефина кивнула, но неуверенно.

Джерри поднялась и, подмигнув, добавила:

— Если, конечно, после пятницы у вас будет свободное время.

Они вышли из столовой — к облегчению ее работниц, которые уже нетерпеливо ждали, когда можно будет наконец накрыть столы к ленчу, — и стали медленно подниматься по лестнице.

— Опишите мне Марту, — попросила Джерри и, заметив, что Джозефина колеблется, поспешно добавила: — Мне не нужно тщательно продуманного портрета, мне нужна небольшая зарисовка. Забудьте на минуту, что вы писательница, побудьте хоть немного обыкновенным человеком.

— Хорошо. Она невыносима — взрывчата, отважна до безрассудства и до ужаса проницательна. Таких сильных натур, как Марта, я ни разу в жизни не встречала — иначе непонятно, как эта женщина смогла бы пережить все, что с ней случилось, — и она никогда не стесняется высказать то, что думает. Марта страстна, доброжелательна, умна и полна противоречий. Я полагаю, жизнь с ней может свести с ума, но скучно с ней не будет.

— И спокойно тоже не будет.

Джозефина рассмеялась:

— Скорее всего нет.

— Судя по фотографиям в прессе, она красива.

— Любая женщина с таким описанием просто обязана быть красивой, правда? Но я догадываюсь, что вы имеете в виду, — да, она красива.

Они остановились у дверей гостиной, и Джерри вдруг приняла заговорщический вид.

— Я беру свои слова обратно — насчет того, что вы уже приняли решение. Но какую бы тропу вы ни избрали, поговорите с Мартой. Она вам предложила легкий выход из положения: если вы ее отвергнете, не приходите на встречу. Но поверьте: она это сказала неискренне. Разговор один на один необычайно важен, уж это я хорошо знаю. Не мне давать вам советы, но ей вряд ли понравится та уловка, с помощью которой вы вышли сухой из воды в прошлый раз, — так что не говорите ей, что она не разбирается в своих чувствах. Если Марта скажет, что влюблена в вас, считайте, что она в вас влюблена. Вопрос — единственный вопрос — в том, хотите вы этой любви или нет. И еще, Джозефина…

— Да?

— Для покоя в конечном счете у нас будет столько времени…

Район Холлоуэй, помимо тюрьмы, никакими другими достопримечательностями не отличался и настолько плавно перетекал в соседние районы, что почти невозможно было понять, где кончается один из них и начинается другой. Кэмпбелл-роуд, на которой жили Марджори и ее отец, отходила от Севен-Систерс-роуд, разделяя полосу магазинов и лавок, прилепившихся к станции метро «Финсбери-парк». Хотя, в строгом смысле слова, расположенные на Кэмпбелл-роуд дома не являлись трущобами, но в Северном Лондоне они были одними из самых бедных и, по мнению Пенроуза, с самыми отвратительными условиями жизни. Он попал сюда пятнадцать лет назад, в первые дни службы в полиции — его послали зарегистрировать смерть трехлетней девочки, нечаянно придушенной во сне ее же родными, которые, чтобы не замерзнуть, сгрудились на ночь в одной постели, — и Арчи до сих пор не мог забыть этого мучительного визита в день, весьма похожий на сегодняшний.

— Дети, выросшие в Канаве, обычно крепкие орешки и умеют за себя постоять, — не отрываясь от руля, сказал Фоллоуфилд, — воспользовавшись названием улицы, которое бытовало как у местных, так и в полиции, — но у этой девушки, похоже, никаких шансов выжить просто не было. — Он покачал головой. — Знаете, сэр, я никак не могу забыть ее лицо. Бедное дитя. Сколько же ей было лет? Двадцать? Двадцать один?

— Согласно бумагам, хранящимся у моих кузин, двадцать три. И за эти недолгие годы она уже трижды отсидела в «Холлоуэе».

— Ничего удивительного, когда живешь в таком районе.

Подобное замечание вряд ли бы понравилось сотрудникам социальных служб, но в нем имелась доля правды. В каждом районе существовали улицы с дурной славой, но репутация Кэмпбелл-роуд была хуже не придумаешь. Полицейские, что постоянно имели дело с ее бесконечными бедами, могли эту репутацию с готовностью подтвердить. Канава кишела домашними драками и ссорами соседей, но стоило только вмешаться в их жизнь посторонним, как жители улицы смыкали ряды и недружелюбно, но в полном единстве встречали непрошеное вторжение.

Пенроуз и Фоллоуфилд оставили машину в южном конце улицы, перед газетным киоском и пивным ларьком. Рядом на тротуаре стояла группа мужчин, предаваясь в это субботнее утро беспечной беседе. Подняв воротники потрепанных пальто, чтобы оградиться от холода, они покуривали сигареты, и легкий дымок смешивался с их морозным дыханием. Как только Пенроуз и Фоллоуфилд вышли из машины, атмосфера мгновенно накалилась.