С. Пэррис: Пророчество

Внезапный сквозняк распахнул дверь, и все мы вздрогнули, словно застигнутые на месте преступления злоумышленники. Келли с неожиданным для меня проворством накрыл магический кристалл своей шляпой. Иллюзий ни один из нас не питал: наши занятия любой сочтет ведовством, каковое согласно эдиктам государства и Церкви карается смертной казнью. Стоит какому-нибудь болтливому слуге проникнуть в тайные труды доктора Ди, и всем нам грозит костер. В других вопросах протестантское правительство благословенного острова оказывает большую кротость, нежели Церковь моей родины, Италии, но сурово обрушивается на все, что хотя бы попахивает магией. Луч вечернего света с танцующими в нем пылинками косо лег в проход, и мы увидели в дверях маленького, не старше трех лет мальчика; ребенок с невинным любопытством таращился на нас.

Лицо доктора Ди сморщила нежная улыбка, и он облегченно вздохнул:

— Артур! Что тебе понадобилось? Ты ведь знаешь, что нельзя меня отвлекать во время работы. Где мама?

Юный Артур Ди отважно переступил порог, но тут же его пробрал озноб.

— Почему у тебя так холодно, папа?

Ди бросил на меня торжествующий взгляд, как бы говоря: «Вот видишь? Тут все без обмана». Он захлопнул ставни западного окна. Солнце уходило, окрасив напоследок небеса в киноварь, в цвет крови.

Свадебное пиршество сэра Филипа Сидни и Франсес Уолсингем, того гляди, затянется на вторые сутки. Уже пал вечерний сумрак, зажгли светильники, а молодая женщина, с которой мне выпало танцевать, перекрывая бряцание музыкантов на галерее и смех гостей, с упоением рассказывала, как однажды побывала на свадьбе, длившейся целых четыре дня! Повествуя о том празднике, она близко-близко подалась ко мне, положила руку на мое плечо, ее дыхание отдавало сладким вином. Музыканты вновь заиграли плясовой мотив, партнерша моя вскрикнула от восторга и, смеясь, ухватила меня за руку. Я пытался протестовать: в зале жарко, мне бы выпить кубок вина и передохнуть немного на свежем воздухе, прежде чем вернуться в шум и веселье, но едва я приоткрыл рот, как мощный кулак обрушился промеж лопаток, выбив из меня необходимое для ответа дыхание, и знакомый голос загромыхал:

— Джордано Бруно! Кого я вижу! Великий философ сбросил с себя докторскую мантию и дрыгает ножками с лучшим украшением двора ее величества? Это ты в монастыре обучился так плясать? Изобилие твоих скрытых талантов неизменно повергает меня в изумление, amicomio.

Восстановив равновесие, я обернулся — и расплылся в счастливой улыбке. Передо мной стоял новобрачный собственной персоной: шести футов ростом, разгоряченный вином и радостью, нарядный, панталоны из шелка цвета меди столь просторны, что я подивился, как он проходит в двери, камзол цвета слоновой кости сплошь расшит мелким жемчугом, кружевной воротник беспощадно накрахмален, отчего красивое безбородое лицо выглядывает поверх этой преграды, будто мальчишка подтянулся и подсматривает из-за стены. Да и чуб у него все так же торчал кверху, как у школяра, вскочившего с кровати впопыхах. В этой толкотне нам с ним не довелось обменяться ни словом, хотя церемония бракосочетания состоялась еще утром: молодых плотно окружали высокопоставленные благожелатели и дарители, родственники и знатнейшие придворные ее величества.

— Так что же, — говорил он теперь, улыбаясь во весь рот. — Ты собираешься меня поздравить или пришел сюда лишь затем, чтобы наесться до отвала моим угощением?

— Я-то думал, это твой тесть угощает, — со смехом парировал я. — За какую часть этого пиршества ты уплатил из своего кармана?

— Оставил бы ты нынче дома свои педантские вычисления, годные лишь для университета! Полагаю, вина и мяса тебе предоставили вволю?

— Да тут на пять тысяч человек достанет вина и мяса! — Я указал рукой на два длинных стола по краям большого зала, которые все еще ломились от остатков свадебного пира. — Будете потом неделю питаться объедками.

— Можешь быть спокоен, сэр Фрэнсис об этом позаботится. Это ныне он — сама щедрость, а завтра вернется к строгой экономии. Но бог с ним, Бруно, ты даже не представляешь, как я тебя рад видеть! — Он распахнул объятия, и я с искренней любовью обнял друга, хотя при нашей разнице в росте накрахмаленный воротник стукнул меня прямо по носу.

— Аккуратнее с моей одеждой, — полушутя, но отчасти и всерьез предупредил он. — Позволь мне представить тебя моему дяде, Роберту Дадли, графу Лестерскому.