Кэролайн Роу - Лекарство от измены

— И что делает мавританский парень по имени Юсуф в самом центре беспорядков в канун христианского церковного праздника, помогая еврею? Тебе опасно находиться здесь, впрочем, так же, как и мне.

— Я просто шел мимо, господин.

— Откуда и куда, Юсуф? Где твой хозяин?

— Я сам себе хозяин, господин.

— И поэтому ты бродишь ночью, не так ли? Тогда тебе будет безопаснее провести остаток ночи в моем доме.

— О, нет, господин. Я не могу сделать этого! — В голосе зазвучали нотки паники.

— Ерунда. Поскольку ты увел меня с пути, теперь это твоя обязанность — помочь мне найти дорогу. Это серьезный проступок — сбить с пути слепого человека.

— Я не знал, что вы слепы, господин, — сказал Юсуф с дрожью в голосе. — Клянусь, я верну вас на прежнюю дорогу.

— Не волнуйся. Отведи меня к дверям моего дома, и можешь снова отправиться, куда пожелаешь. — Он вытянул руку, и ее снова схватила маленькая рука.

— Вы действительно слепы, господин? — спросил Юсуф, как только они двинулись по тихому переулку. — Я думал, что вы также чужой в этом городе, и решил, что ужасно, если толпа жестоко расправится с вами. — Он остановился и отпустил руку Исаака. — Куда мы идем?

Исаак, все еще не доверяя ему, протянул руку и коснулся маленького голого плеча. Оно было болезненно тонким и подрагивало от страха.

— Ты сможешь найти ворота Еврейского квартала? Оттуда уже я могу повести тебя, и мы позавтракаем вместе хлебом, фруктами и мягким сыром, а потом немного отдохнем. А затем ты можешь продолжить свое путешествие.

— Да, господин. Я смогу провести вас по переулкам, где на нас никто не обратит внимания.

Юсуф сдержал слово и теперь стоял во внутреннем дворе дома Исаака, возле запертых ворот. У южной стены двора росло дерево, увитое виноградными лозами, под ним стоял стол, едва заметный в первых лучах рассвета. В центре двора тихо плескался фонтан, и у Юсуфа закружилась голова от жажды.

— Уже светло? — спросил Исаак.

— Еще ночь, господин, — сказал мальчик. — Но на востоке уже занимается рассвет. Солнце скоро встанет. А пока еще темно.

— Ты не побоишься подождать здесь в одиночестве?

— Нет, господин. Здесь безопасно.

— Отлично. Подожди под деревом. Я скоро вернусь.

Исаак снова начал подниматься по лестнице. В это время кухарка шаркающей походкой начала спускаться вниз из своей комнаты под самой крышей.

— Наоми, — тихо позвал он.

Он услышал резкий всхлип.

— Слава Господу на небесах, — хозяин, — ответила она. — И раненый! Хозяйка будет…

— Хозяйка присматривает за женой раввина. Надеюсь, она скоро вернется. Не могла бы ты перевязать мне рану, а затем принести немного хлеба, сыра и фруктов для двух голодных? А еще теплую одежду парнишке — он достает мне до локтя. — Исаак жестом уточнил его рост.

— Конечно, хозяин, — заверила его кухарка. — Я…

Взрыв дикого, необузданного хохота не позволил ей продолжить. Исаак подошел к окну, раскрыл ставни и высунулся наружу. Прозвучал резкий звук, отозвавшийся эхом в ночи, а затем дребезжание разбитых плиток, падающих на вымощенный двор. Наоми втиснулась рядом, почти оттолкнув его с места, где его могли увидеть.

— Камни? — спросил Исаак.

— Нет. Битые плитки, — ответила Наоми. — Несколько камней. — Она втянула голову внутрь. — Они хотят убить нас, господин, — серьезно добавила она.

Вокруг них все чаще раздавались звуки бьющихся плиток. Отовсюду доносился грубый хохот.

— Возможно, все обойдется, — сказал Исаак. — Хотя не хотел бы я быть снаружи, — и он отступил от окна.

Люди, бросавшие камни, пришли от собора. Епископ или каноники вряд ли забрасывали бы квартал камнями или битыми плитками. Правда, это могли быть семинаристы, еще сильнее упившиеся, чем вчера вечером. Он закрыл ставни.

— Пошли. Перевяжешь мне раны. И мы с моим маленьким другом готовы позавтракать.

Юсуф сидел под колоннадой, полукругом окружавшей внутренний дворик. Он слышал звуки нападения на квартал.

Крепкая крыша над ним казалась довольно надежной, и, когда нападавшие отказались от дальнейших попыток, снова пересел под дерево. Он уставился на грозди крошечных, твердых, зеленых, кислых виноградин, свисавших с лозы и жестоко напоминавших ему о голоде, и обтер руки. Его темная туника была сделана из теплой ткани, но она была сшита на того ребенка, каким он был пять лет назад. Теперь порванная ткань почти не закрывала тонкие руки и ноги. Он устал, проголодался и очень замерз.

Он не мог поверить, что оказался таким дураком. Ведь только дурак позволил бы слепцу заманить себя в запертый дом. Он с безопасного расстояния наблюдал за этими двумя мужчинами, когда они поднимались по площади к собору, за их эскортом, бдительно смотревшим по сторонам. Их неяркое платье и сдержанные манеры, их вооруженная охрана, — все это просто кричало о богатстве и важности.