Клод Изнер - Мумия из Бютт-о-Кай

— Где же это у тебя оно поднимется? Разве что на Эйфелевой башне?.. — сказав это, он тут же представил себе утомительный подъем на башню и украдкой зевнул.

Бенуа Маню вытянул затекшие ноги. Всю ночь ему снились кошмары. Он оторопело уставился на блеклые обойные цветочки, и ему вдруг показалось, что из всех этих цветочков на него смотрят злобные маленькие глазки. Чуть ли не выпрыгнув из кровати, он плеснул воды из кувшина и смочил лоб. Странный звук заставил его напрячь слух. Уже десять минут десятого! Почему не били часы? Надо скорее бриться, одеваться, черт, кофе кончился, а варить слишком долго. Тем хуже, придется обойтись без кофе. И только приготовив кисточку для бритья, он вдруг все вспомнил. Он уволен! Ему некуда больше торопиться. Ему вручили эту дурацкую медаль, отправив на свалку с нищенской пенсией. Он рухнул на матрас с кисточкой в руке. Впереди был бесконечный пустой день. День безделья и скуки.

— Ты — отброс, тебя обрекают на нищету, и у тебя есть все шансы закончить жизнь на помойке! — бормотал он себе под нос.

Мысли, проносившиеся в голове, были одна чернее другой.

Он не читал романов, никогда не ходил в театр или кабаре, ненавидел деревню, не увлекался живописью. Женщины?.. Ничтожные создания, безрассудные, лишенные изобретательности. Секс? Раз в две недели в доме терпимости на улице Прованс, для здоровья. Его политические взгляды были точно такими, как у большинства буржуа. Все имело смысл: мораль, полиция, армия, начальники, деньги, — только в том мире, в котором у него была его работа. И вот теперь эта прекрасная конструкция рухнула.

Холод и голод вывели его из неподвижности. Накормив печь коксом, а себя яблоком и камамбером, он раздвинул шторы. Его окна выходили на бульвар Берси. Ни солнце, ни утреннее небо не могли его утешить. Он не скажет ни слова соседям и торговцам. Будет возвращаться домой как обычно, делая вид, будто продолжает ходить на службу. Маню носился по комнатам в поисках беспорядочно разбросанной одежды, на ходу оделся. Замешкался лишь, чтобы повязать галстук вокруг шеи, запрятать поглубже медаль и пригладить шевелюру перед трюмо, втиснутым между книжным шкафом со всевозможными учебниками и справочниками по химии и столиком, заваленным ретортами и пробирками.

Маню направил свои стопы в бухгалтерию фабрики «Романт». Они, небось, думают, что рассчитались с ним сполна. Не тут-то было! Он не откажется ни от сантима из положенной компенсации.

Консьерж мерил шагами тротуар, покуривая короткую трубку и ворча на детвору, высыпавшую из школы на переменку. Иногда — когда был уверен, что никто не вмешается, — консьерж развлекался тем, что шпынял робкую молоденькую служанку, которой не хватало решимости постоять за себя. Этот злющий цербер по имени Жюль испытывал садистское наслаждение, издеваясь над теми квартиросъемщиками, которые представлялись ему слабаками. Но истинными козлами отпущения были у него одноглазая старуха, прозябавшая под самой крышей и когда-то работавшая матрасницей, и Бенуа Маню.

— А, вот и вы, а я вас с позавчерашнего дня поджидаю. Вы помните о сроке платежа? Вы обязаны безотлагательно заплатить, домовладелец ждать не будет!

— Сегодня вечером точно заплачу, а сейчас, извините, я очень тороплюсь.

— Проспали, да? И теперь несетесь как угорелый! В воскресенье! Так вы и по воскресеньям на своей парфюмерной фабрике вкалываете? Ну дела!

Бенуа Маню поднял брови. Он и забыл, что сегодня воскресенье. Непринужденным жестом достал из кармана часы.

— Неотложное дело, — пробормотал он.

Консьерж усмехнулся.

— Все хотел спросить, почему у вас-то в квартире розами не пахнет? А дом вы не спалите из-за своих дурацких опытов?..

Что-то бормоча в ответ, Бенуа Маню быстро отвернулся и почти бегом направился к берегу Сены. Он уже не мог видеть, как консьерж изменился в лице, когда двухместная карета, стоявшая до того метрах в десяти от парадного, тронулась за ним вдогонку, а поравнявшись, остановилась, и из открытой дверцы показался рукав, отделанный кружевом. Его поманила рука в белой перчатке.

Бенуа Маню остолбенел. И оглянулся вокруг. Без сомнения, жест был адресован ему. Он тщетно пытался сообразить, кто эта незнакомка, и на мгновение заколебался, но как устоять перед таким судьбоносным призывом? Мсье Маню вздохнул. Ему необходимо решиться. Но на что? Наконец, справившись с болезненной робостью, он подошел к распахнувшейся дверце и уселся в карету, которая тут же тронулась с места.