Клод Изнер - Мумия из Бютт-о-Кай

— Мадам Пийот не покончила с собой, ее убили. Альфонс Баллю исчез. Жан-Батист Бренгар — тоже. А тут еще торговля мумиями, которая может привести к эпидемии сибирской язвы. Неужели вам все это безразлично?

— Но по большому счету мы по-прежнему ничего не знаем. Я запишу в свой блокнот то, что вам рассказал профессор, но меня это мало интересует.

Виктор вздохнул, готовый признать поражение. Упавший духом Жозеф схватил блокнот. Тоненькая ленточка зеленого бархата служила ему закладкой.

— Смотри-ка, а о нем-то я и забыл! Я нашел это рядом с пуговицей от формы.

— Кто угодно мог потерять. Архангел рассказывал, что в том доме частенько играют дети.

— Это улика или нет?

— Сдаюсь, положите ее к остальным предметам и держите наготове. Я устал. Думаю, велосипедная прогулка проветрит мне голову.

Виктор оставил велосипед на попечение консьержки, сидевшей верхом на табурете перед плитой, где на медленном огне томилась свинина. Девятиэтажное здание, в котором поселился Ганс Рихтер, долгое время считалось самым высоким в столице. Две узкие слабоосвещенные аллеи, начинающиеся на улице Валуа, тянулись до улицы Бонзанфан и объединялись в темный проход, заканчивавшийся лестницей, которая вела в другие закоулки. Двойная лестница была разделена перилами, так что те, кто поднимался, никогда не сталкивались со спускающимися. Виктор торопился, убежденный, что удача не может сопутствовать ему дважды и что если он застал мсье Мандоля в его жилище, маловероятно, что так выйдет и со скульптором.

Он едва не заблудился в лабиринте коридоров, но ему повезло: пышная дама с восхитительным декольте подсказала ему, куда идти. Наконец Виктор постучал в нужную дверь, та отворилась, и он увидел человека, которого, как он помнил, не так давно уже встречал в своей книжной лавке.

— Мсье Легри, чем обязан… Входите же и простите мой вид, я поздно лег.

Ступая за хозяином, одетым в домашний халат, Виктор пробирался среди статуй из бронзы и обожженной глины, изображавших, в своем большинстве, обнаженных женщин. Они быстро подошли к крошечному столику, на котором стояла плитка и куча грязной посуды.

— Кофе? — предложил Ганс.

— Нет, спасибо. Я буду краток. Моя супруга запрещает вам преследовать ее.

— Не понимаю, Таша боится меня или своих собственных порывов?

— Я был бы вам признателен, если бы вы взяли назад эти непристойные слова, — ответил Виктор, у которого непроизвольно сжались кулаки.

— Я приму во внимание вашу просьбу. Пусть Таша не беспокоится, я больше не буду настаивать на встрече. Она принадлежит вам, постарайтесь быть достойным ее и способным ее удержать. Эта бабочка порхает там, где ей вздумается.

— Да как вы смеете?!

Ганс принял оборонительную позицию, но на его лице вызывающее выражение мешалось с беспокойством. Виктор же не двинулся с места, не зная, как следует начать драку. Ударить в подбородок? В нос? В низ живота? Он представил себя зрителем, оценил нелепость ситуации и порекомендовал Виктору-боксеру сдаться. Его руки опустились.

— Я не собираюсь опускаться до драки, потому что доверяю своей жене.

— Браво, вы благородны! Если только это не свидетельство трусости.

Ганс даже сделал какой-то выпад, хотя на самом деле не был расположен к драке. Виктор был ему чем-то симпатичен. А что касается Таша, лучше временно от нее отказаться, чем рисковать получить фингал.

Он протянул Виктору руку:

— Оставим этот разговор, мсье Легри, не буду вас провожать. Прощайте, и лучше нам больше не встречаться.

На выходе Виктор резко обернулся и бросил:

— Ваше общество было мне куда приятнее, когда вы нанесли визит в нашу лавку, чтобы приобрести книги по истории искусства. Мой компаньон, который любит придумывать пословицы, сказал бы: маска украшает фата.

Отблагодарив консьержку чаевыми, Виктор сел на велосипед. Он ехал, не останавливаясь, вдоль Пети-Шам, замедлив ход лишь на улице Вольне. Он остановился там перед фасадом художественно-литературного кружка, чтобы полюбоваться фризом, который тянулся под карнизом второго этажа. Он был членом этого клуба в то время, когда встречался с Одеттой Валуа. Здесь он наводил справки о выходе книг и писал письма в роскошном зале корреспонденции. Слуги в коротких штанах сколь угодно наполняли его тарелку и бокал, а один раз в год у него была привилегия посетить новую театральную постановку.

Одетта… Тогда он был другим человеком — ветреным, светским. Любовь к Таша совершенно изменила его.