Елена Муравьева - ЖИЗНЬ в стиле С

— Хоть сто, хоть тысячу раз убей, от того никто не станет счастливей.

— Я не верю тебе, — твердила Оля. Белоснежная мечта — революция не желала примерять кровавые обноски.

— Зато ты безоговорочно, рабски веришь другому. Я учила тебя думать, а ты покорно подчиняешься первому встречному. Ты рабыня, Оля. И жаждешь рабства.

— Нет, я — революционерка!

— Самый большой революционер — твой отец. Он не преобразовывает весь мир, а обустраивает пространство вокруг себя. Когда-то он заставил моего отца вести дело по-новому, выдержал нападки и угрозы, выстоял, состоялся и помог найти себя тысячам людей. Глядя на него, я поняла, что занималась глупостями и теперь учу мальчишек и девчонок грамоте и арифметике. Теперь мой труд направлен на реальную живую пользу, а не выдуманное всеобщее благо.

— Но нельзя же подчиняться и прощать. Надо мстить.

— Христос сказал, — завершая бурное воскресенье, вмешался Павел: — «Я пришел не судить, а спасти» Ты не выше Христа.

— Но ведь Господь отдал свою жизнь за людей, — возразила Оля.

— Перед тем, накормив пять тысяч человек.

Дебаты закончились. Сон примирил противные стороны. Надин, закинув руку за голову, дремала на диване в гостиной. Павел отключился в кресле. Ольга, единственная, провела остаток ночи в кровати.

Утром, едва по мостовым зацокали копыта лошадей и послышались звонки конки, она тихо на цыпочках пробралась в коридор, замирая, повернула головку замка, переступила порог, оглянулась на прощание.

В двух шагах от нее Надин, страшная, лохматая, с черными кругами под глазами, с перекошенным от ужаса лицом, крестным знамением осеняла бегство.

С лестницы донеслось:

— Я сама видела в Москве…в луже крови…без головы…брюхо навыворотку….молоденький такой, — на верхний этаж поднимались соседские кухарка и горничная. — Здравствуйте, барышня. — Это к Оле. И снова между собой: — Я бегу домой, трясусь от страха: среди бела дня убивают, совсем стыд потеряли.

— Да уж страхота. Пирог-то не сгорел?

— Чуть присох только. Я его мокрой тряпкой накрыла.

— Слава Богу. А с чем пирог-то был?

Оля обессилено разжала пальцы. Саквояж с вещами упал на пол. За ним на паркет осела и Ольга. Подняла на тетку, красные, заплаканные глаза; прошептала сухими губами:

— Надечка, — и зашлась в истошном рыдании. — Ты права. Я остаюсь.

Из комнаты выскочил Павел. Увидел раскрытую дверь, саквояж, сидящую на полу дочь и закричал вдруг сорванным голосом:

— Встань немедленно! Немедленно встань! Простудишься! Там же сквозняк!

Вечером следующего дня Матвеев повез Ольгу к Прохору Львовичу Люборецкому. По дороге больше молчали, но по-доброму, дружески, примиряясь.

— Папенька, он, в правду, необыкновенный человек? — спросила только Ольга.

— Он спас нашу Надю и многих других глупых девчонок.

Ольга закусила губу. Ее причислили к последней категории.

Люборецкий встретил Матвеевых радушно. Получив телеграмму Надин с просьбой приютить и вразумить племянницу, он тот час ответил согласием. Теперь, приставив пенсне к глазам, внимательно изучал подробное письмо.

«Прохор Львович, я все выяснила. За этой историей стоит Ярмолюк. Он подослал Арсения к Ольге, чтобы вернуть меня в партию. Честно говоря, я в растерянности и не знаю, что еще можно ожидать от этого ужасного человека…»

— Дочитаю позднее, — Люборецкий положил послание в карман халата и с любопытством уставился на новую подопечную:

— Ольга Павловна, извините за прямоту, в моем возрасте извинительно многое, но вы — красавица. Я в восторге. Обычно в революцию идут серые и невзрачные особы. Каковы ваши взгляды? Социал-революция? Прелестно. Моя любимая доктрина. Последнее увлечение, можно сказать, — подхватив Олю под руку, спец по террору и врачеванию душ, направился в комнаты.

Дочь испуганно оглянулась на отца. Бесцеремонный старик смутил ее.

Матвеев пожал плечами. Он и сам чувствовал себя неловко.

— Вы, батенька, кажется, домой торопились, — Люборецкий вспомнил, что милая гостья прибыла не одна. — Вот и отправляйтесь, без промедления. Поезд обратный через три часа. Чаю можно и в ресторане попить. Надежде Антоновне привет и наилучшие пожелания. Прощайте, Павел Павлович. Прощайте, любезнейший. Впрочем, нет, погодите немного, я черкану Наденьке пару строк.

— Извините, но кроме вас мне не с кем посоветоваться. — Валентина Рощина подняла умоляющий взгляд на незнакомую женщину.