Филипп Ванденберг - Беглая монахиня

— Мне это кажется справедливым, хотя намерение и не соответствовало воле аббата Тритемия. И чем же закончился торг?

Мастер Рименшнайдер горько рассмеялся:

— Высокие господа отказались оплачивать мне вторую эпитафию. Я разозлился и заявил им, что в таком случае мне ничего другого не остается, кроме как отбить верхнюю часть надгробия с сомнительной эпитафией. То, что я подразумевал как дурную шутку, епископ Конрад нашел вполне приемлемым. Он решил, что я должен отбить верхнюю часть и на ее место поставить новое полукружие с надписью на латыни: «Достойный почитания святой отец и господин Иоганн Тритемий». Старую я должен был разбить. Так оно и произошло.

Магдалена покачала головой.

— И как звучала эпитафия, которая так взбудоражила Альбрехта Бранденбургского и епископа Конрада, что они потребовали ее уничтожить?

Скульптор пожал плечами. Он уже в достаточной мере воздал должное майнскому вину, а потому его голос звучал слабо.

— Я этого не знаю, — ответил он, с трудом ворочая языком. — И никогда не знал. Тритемий называл мне по одной букве каждый день моей работы. И я выбивал ее в камне. Когда я закончил и увидел, что череда букв не имеет никакого смысла, я задал аббату вопрос, что все это значит. Тритемий рассвирепел и крикнул, чтобы я занимался своим делом и не совал нос в чужие дела. Я готов был швырнуть ему под ноги свое зубило.

— И вы не помните ни одного слова из той надписи? — не сдавалась Магдалена.

— Как же я мог запомнить? — слегка занервничал скульптор. — Надпись состояла из сумбурного набора букв, так что нельзя было составить ни одного нормального слова. Первые шесть букв засели у меня в голове: I.аеt.tа. Попробуй разберись в них!

— Но майнцский архиепископ и его вюрцбургский собрат явно знали, что с этим делать, иначе они не стали бы требовать разрушения прежней надписи.

— Тут вы, скорее всего, правы, — согласился Рименшнайдер. Потом подумал и добавил: — Надо бы сложить обломки и перенести эпитафию на бумагу. Ученый-стеганограф мог бы, наверное, ее расшифровать.

— Вы хотите сказать, что сохранили обломки? Ведь прошло почти десять лет!

Старый Рименшнайдер скривил лицо, показывая напряженную работу мысли.

— Если не ошибаюсь, те осколки лежат в моей мастерской в куче вместе с другими обломками, как у любого каменотеса.

Было уже поздно, и Магдалена, не привыкшая к таким возлияниям, с трудом боролась с усталостью. Однако надежда, что надпись, которая считалась утраченной, все же могла быть восстановлена, вдохнула в нее силы и заставила взять со скульптора обещание помочь ей в поиске фрагментов.

Ранним утром на следующий день — над Майном появился первый туман, провозвестник осени, — Магдалена постучалась в монастырские ворота к брату Люциусу и попросила слепого монаха передать Венделину Свинопасу, что она хотела бы срочно с ним переговорить.

Ее краткий рассказ об исчезнувшей надписи на надгробии аббата Тритемия вызвал у Венделина самый горячий интерес. Свинопас предположил, что если высеченная надпись так обеспокоила Альбрехта Бранденбургского, что он приказал разбить ее, то она, безусловно, представляет значительный интерес. Вероятно, она даже позволила ему серьезно продвинуться в поисках «Книг Премудрости». В любом случае им надо попытаться разыскать и составить каменные обломки.

Они вместе отправились к дому Тильмана Рименшнайдера на Францисканергассе.

Йорг, сын скульптора, открыл дверь с окаменевшим лицом.

— И вы еще осмеливаетесь приходить в этот дом? — набросился он на ранних визитеров и хотел было уже захлопнуть дверь. Свинопас успел вставить ногу в проем двери, и Магдалена ошеломленно спросила:

— Что случилось? Я не знаю за собой никакой вины!

— Отец умирает. У него врач. Говорит, что отца отравили. Его видели вместе с вами в трактире «У лебедя». Как вы могли это сделать?

Лоб Магдалены прорезала гневная складка.

— Вы же не думаете, что я… — Голос ее сорвался.

— У кого же еще была возможность насыпать ему в вино яд, если не у вас? Отец пробормотал что-то вроде того, что он «пьянствовал с девой Магдаленой». Потом он потерял сознание. Врач то и дело засовывает ему палец в глотку, чтобы его вырвало. Пока все напрасно.

— И доктор уверен, что виной всему яд?

— Совершенно точно. У отца бледные губы, а это, как говорит врач, верный признак отравления. Скажите, по крайней мере, чем вы его отравили!

— Это не я! — ошеломленно повторяла Магдалена. — Это не я! Зачем бы мне делать это? Я даже не знала, что Рименшнайдер придет ко мне в гостиный двор «У лебедя». Он появился совершенно неожиданно, чтобы рассказать подробности про аббата Тритемия.