Владимир Бобренев - Без срока давности

Не прошло и десятка дней после передачи дела в прокуратуру, как Могилевского вызвали на допрос. К глубокому сожалению заключенного, следователь по особо важным делам Прокуратуры СССР Цареградский спрашивать его о прошлых заслугах не стал. Они его совершенно не интересовали. Зато попросил внести ясность в сведения о некоторых делах бывших начальников допрашиваемого, предусмотрительно поставив его в известность об арестах их всех, от Берии до Судоплатова и Эйтингона.

Григорию Моисеевичу был сделан недвусмысленный намек на то, что в случае надлежащего поведения, активной помощи в раскрытии преступлений Берии и его компании обличитель может рассчитывать на снисхождение. Прием, известный с древнейших времен, всегда поощрявшийся властями. Для Могилевского стало ясно, что те, на чью помощь он надеялся и кому адресовал свои письма из тюрьмы, сами оказались в его положении. А раз так, то надо дипломатично менять ориентацию.

— Назовите инициаторов уничтожения людей в возглавлявшейся вами лаборатории и старших руководителей ее деятельности, — требовательно начал Цареградский.

— Я подтверждаю все указанное мной в последнем заявлении, — заученно отрапортовал Могилевский. Григорий Моисеевич уже полностью переориентировался на совершенно иной способ защиты. Ему гораздо удобнее стало представляться исполнительным подчиненным, орудием в руках самых могущественных заправил карательного ведомства. — Лаборатория была создана по указанию бывшего наркома Берии. Он, а также его заместитель Меркулов ставили мне конкретные задачи по проведению испытаний ядов на людях.

— Кого уничтожали в вашей лаборатории? — потребовал уточнить следователь.

— Кто были эти лица, я назвать не могу, так как мне тоже их не называли, а лишь разъясняли, что это враги, подлежащие уничтожению. Задания об этом я получал от Берии, Меркулова и Судоплатова. Это относится к периоду начиная с тридцать восьмого до пятидесятого года. В период пребывания министром госбезопасности Абакумова мне давались эти задания через Судоплатова.

— Уточните, каким образом.

— Когда мне давались задания умертвить того или иного человека, они обсуждались у Берии, либо у Меркулова, либо у Судоплатова, но во всех случаях с участием Судоплатова, иногда с участием начальника отдела Филимонова Михаила Петровича и Эйтингона, ставились только вопросы, где организовать умертвление, каким ядом, когда. Мне никогда не говорилось, за что то или иное лицо должно быть умерщвлено, и даже не называлось фамилий. После полученного задания Судоплатов, или Эйтингон, или Филимонов организовывали мне встречи на конспиративных квартирах с лицом, подлежащим умерщвлению. И там во время еды Или выпивки мною то ли в напитки, то ли в пищу вмешивались яды. Иногда лицо, подлежащее умерщвлению, одурманивалось и посредством инъекции яда умерщвлялось.

— И сколько же человек было отравлено таким способом?

— Я не могу точно назвать, сколько лиц мною умерщвлено, но это несколько десятков человек. Я не знаю их фамилий, я не знаю, в чем их вина. Для меня достаточно было указаний Берии или Меркулова. Я не входил в обсуждение этих указаний и безоговорочно выполнял их.

— На сегодня достаточно. Прочтите ваши показания и подпишите протокол.

Здесь требуется сделать одно важное отступление. Как следует из показаний Могилевского, умерщвлением людей он занимался не только в стенах лаборатории НКВД. По его словам, несколько десятков (сколько вот только?) человек были отравлены за ее пределами. Примечательна и другая существенная деталь: речь идет о людях, тихо, без выстрелов и взрывов «умерщвленных на конспиративных квартирах». Это не какие-то приговоренные к смерти анонимные личности, а люди в соответствии с презумпцией невиновности не совершавшие преступлений, не имевшие дел со следователями, несудимыми. То есть просто неугодные власти. Это уже не эксперименты, а самые настоящие, как сегодня принято их называть, заказные убийства. Их наш «скромный» доктор медицины совершил столько, что не в состоянии сосчитать. В книге приведены всего несколько случаев — это все, что назвал сам Могилевский. Информации об остальных уже никто и никогда не получит.

Приведенный разговор между следователем и Могилевским воспроизведен дословно. Он зафиксирован в протоколе допроса от 27 августа 1953 года. Как мы имеем возможность убедиться, внимание следователя сконцентрировалось именно на этих людях — уничтоженных за пределами пресловутой лаборатории.