Владимир Бобренев - Без срока давности

Падать даже с небольшой высоты и то больно. Свое же отстранение, как считал сам Могилевский, явно незаслуженное, он переживал очень тяжело. Ему то и дело грезилось, что в один прекрасный день за ним придет машина, его доставят в кабинет министра и последний, крепко пожав ему руку, извинится за допущенную ошибку и снова вернет к прежней работе. Поэтому Григорий Моисеевич и не пытался подыскивать себе новое место, а свой вынужденный уход расценивал как временный. Он терпеливо ждал, несмотря на грустные вздохи жены, и, как ему показалось, дождался.

Пришла повестка. Его вызывали в следственную часть МГБ. Это случилось летом 1951 года.

Григорий Моисеевич по такому случаю с особой тщательностью погладил галифе, надел новый китель с орденами и медалями, покрасовался перед зеркалом. Выглядел он солидно, по форме, будто приготовился к параду.

То, что его вызывают повесткой, он воспринял без особой настороженности. Больше того, предполагал, что его обращения в высокие инстанции достигли цели — начальство наконец-то обратило на его упоминания о «проблеме откровенности» — и теперь ему предложат заняться ею для разоблачения настоящих шпионов и вредителей.

В кабинете следователя, куда он явился согласно повестке, его встретил моложавый подполковник госбезопасности. Его хмурый вид мигом рассеял все иллюзии Григория Моисеевича относительно благоприятности перспектив визита на Лубянку и не сулил ничего хорошего.

— Здравия желаю, — браво, по-военному поздоровался Могилевский, хотя разница в возрасте и званиях была в его пользу и субординация (не говоря уже об обычной вежливости) требовала, чтобы младший приветствовал старшего офицера первым.

— Садитесь, — небрежно бросил подполковник, пропустив мимо ушей приветствие, и ткнул указательным пальцем на привинченную к полу табуретку. — Моя фамилия Рюмин. Буду заниматься вашим делом.

Было совершенно очевидно, что полковничьи звезды на погонах и регалии не произвели на Рюмина абсолютно никакого впечатления.

— Спасибо, — почему-то поблагодарил Григорий Моисеевич.

— Надеюсь, мне не требуется растолковывать, почему вы сюда вызваны?

— Простите, не совсем.

— То есть как? — искренне изумился Рюмин.

— Мне никто толком ничего не объяснил. Принесли повестку. И я прибыл…

— Прекратите пустую болтовню! — Рюмин резко оборвал невнятное бормотание Могилевского. — Вы прекрасно представляете себе причину вызова. Не стройте из себя невинную овечку.

— Я действительно не знаю…

Рюмин поднял глаза на Могилевского. Сколько сотен людей прошло через его руки, и каждый очередной подследственный всегда начинал разговор с удивления вызовом и предъявления претензий. Вот и этот тип — тоже не исключение. Все повторяется прямо как в сказке «У попа была собака»…

— Тогда читайте.

С этими словами Рюмин сунул Могилевскому пространное заявление бывших подчиненных Григория Моисеевича по лаборатории с перечислением всех его грехов, акт ревизии, в котором значилась большая недостача смертельных ядов и других химикатов. Григорий Моисеевич с ужасом прочитал, что ему «шьют»: «шпионаж в пользу Японии (вот они — официальные подтверждения фактов его общения с клиентами из этой страны), хищение и незаконное хранение ядовитых веществ, злоупотребление служебным положением». Он уже лихорадочно прикидывал в уме, где и как можно найти токсичные препараты для восполнения недостачи. Но его практические размышления вновь прервал Рюмин.

— Ну что, теперь, надеюсь, ясно? Вопросы будут?

— Просто не знаю, что вам ответить, — промямлил Могилевский. — Посмотрите сами, гражданин следователь, ну какой из меня шпион?

— А вот это ты сам мне по порядочку и расскажешь, — с издевательской небрежностью усмехнулся Рюмин, окончательно отбросивший всякие церемонии, перейдя на «ты». — На следующей встрече, недели через две. Если надумаешь каяться раньше — дай знать. Можешь записать мой телефон. Сегодня ограничимся небольшим письменным объяснением со всеми твоими сказками. Пусть полежит пока в моем сейфе. Давай начинай. Вспоминай, описывай. Связи, фамилии, должности, цели хищения ядов и для кого они предназначались.

Подавленный бесцеремонностью подполковника, Могилевский безропотно изложил на бумаге уже известную нам историю о том, почему и как оказались яды из лаборатории госбезопасности у него на квартире. Признал, что эти действия выходят за рамки служебных полномочий начальника лаборатории, но, по его мнению, представляют всего лишь серьезный дисциплинарный проступок, за который, как он считает, уже был наказан — освобожден от ранее занимаемой должности. Попросил, чтобы Рюмин вписал в протокол его заявление о готовности всегда преданно служить делу партии, органам и народу. Все это заняло две-три страницы.