Владимир Бобренев - Без срока давности

К глубокому сожалению Григория Моисеевича, покровительство Филимонова продлилось не столь долго, как хотелось бы. Его бесконечные пьянки уже не составляли секрета для начальства. Рапорт Осинкина был только прелюдией. За сим последовали и другие сигналы. Пришлось принимать меры, делать оргвыводы. Сначала Филимонова просто убрали куда-то с глаз долой на несколько месяцев. А лабораторию подчинили генерал-майору Кравченко.

Тот сразу же не понравился Могилевскому, так как, в отличие от предшественника, попытался основательно вникнуть в дела лаборатории. А они находились уже в упадке. Кравченко потребовал подробный отчет о том, чем конкретно занимается каждый ее сотрудник. Могилевский отважился на самый настоящий саботаж: взял и разом прекратил все опыты и свернул исследования. Одновременно, минуя непосредственного начальника, отправил через голову Кравченко вышестоящему руководству основательную жалобу на излишнюю опеку и неквалифицированное вмешательство нового шефа в «секретные» исследования лаборатории.

Когда-то подобные приемы ему сходили с рук. Почему бы не попытаться еще раз? И действительно, получилось. Все на некоторое время возвратилось на круги своя: откуда-то снова объявился Филимонов. Он, а также генералы Эйтингон и Судоплатов продолжили, как и когда-то в добрые времена, опекать лабораторию.

К сожалению, Филимонов был уже неисправим. Очень скоро пришлось его из центрального аппарата все же убирать. Теперь навсегда. На прощанье он принародно покаялся во всех своих грехах, честно признал за собой серьезные этические и служебные нарушения.

Чрезмерное пристрастие к спиртному и постоянные нервно-психические потрясения не прошли для Филимонова даром. Он серьезно заболел. Три месяца (с марта 1947 года) пролежал в постели. Потом его перевели подальше от Москвы на более спокойную должность заместителя начальника учебной части школы МГБ. Но, оказалось, до конца Филимонов-старший так и не излечился. Хлопот милицейским стражам уличного правопорядка этот полковник госбезопасности доставлял немало. Будь он пониже чином или из военных, наверняка и не церемонились бы с ним. А тут приходилось соблюдать субординацию, проявлять сдержанность, успокаивать…

Хронические запои продолжались. Это была уже патология. Пьяного Филимонова неоднократно подбирала милиция на улице полураздетым, в бессознательном состоянии. Укладывали на принудительное лечение в госпиталь. Но и там он находил собутыльников И ухитрялся пить. Как-то зимой, изрядно набравшись, он выскочил из квартиры на улицу в домашнем халате, на одной ноге валенок, на другой — сапог. Смеха было много, а очнулся Филимонов, как уже стало привычным, в отделении милиции.

Наконец его отправили в психиатрическую больницу с диагнозом «хронический алкоголизм, наркомания, дериозный синдром». После нескольких месяцев лечения он вышел из больницы, на радостях сразу же напился. Подобрали его на улице в бессознательном состоянии. Теперь дело дошло до окончательного изгнания из органов. До этого его трижды увольняли и снова восстанавливали по слезным жалобам самого полковника. Опять поместили в психиатричку. В дальнейшем каждый раз после выписки его подбирали в подворотнях мертвецки пьяным, арестовывали за хулиганские выходки. В общей сложности отставной полковник лечился в психушках раз семь. И все время его преследовали кошмары, галлюцинации. Мерещились и чудились ему загубленные в камерах в Васонофьевском заключенные в тюремных робах, мучили крики и стоны умиравших, глазные боли. И ничего Филимонов не мог с собой поделать. Пил, пил и снова пил. Так где-то в полной неизвестности и кончил свою жизнь.

Филимонов был ценен для начальника лаборатории тем, что совершенно не вмешивался в ее дела. Любопытство проявлял, на экспериментах над людьми присутствовал, но советов и указаний не давал. Даже когда у Могилевского обострились отношения с доктором Сергеем Муромцевым, он деликатно молчал. А обстановка между тем накалялась. Отношения «докторов» и раньше отличались натянутостью, а тут и вовсе разладились.

Муромцев, появившийся в НКВД почти одновременно с Могилевским, сразу же привлек к себе внимание как грамотный специалист, ученый. Многие наиболее эффективные ядовитые препараты, впоследствии испытывавшиеся на заключенных, создавались на основе его научных разработок. Особенно быстро пошел Муромцев в гору, когда Григорий Моисеевич начал сдавать позиции. К крайнему неудовольствию начальника лаборатории, Муромцев не утратил благорасположения как руководства нового министерства (МГБ), так и коллег-ученых. Он несколько меньше был лично причастен к экспериментам с ядами, хотя в общем-то работал в том же направлении, так называемой эвтаназии. Ему покровительствовал сменивший Филимонова генерал Железов. Его уважал ученый-биохимик Наумов.