Марк Миллз - Офицер по вопросам информации

Лилиан улыбнулась:

— Верно. Но они будут стрелять во все, что в воздухе, даже по нашим собственным самолетам.

— Сначала им придется их найти.

— Но в воздух поднимается много «спитфайров».

— Откуда ты это знаешь?

— Это правда? — спросила она.

— «Спитфайры» постоянно в воздухе. Когда их не было?

Лилиан прищурилась, понимая, что он уходит от ответа, но не стала допытываться. Макс сел на край стола и закурил.

— Ты собираешься раскрутить эту историю?

— Я не знаю, Макс.

— Давай-ка посмотрим снимки.

Она вытащила папку из-под кипы бумаг и кинула на стол несколько черно-белых фотографий. На паре из них Виторин Заммит потрясал кулаками перед сбитым итальянским пилотом, чей парашют кучей лежал у ног, и оба они были окружены компанией местных жителей; ухмыляющиеся мальтийцы стеной стояли за ними.

Молодой итальянец был красив и знал это; он запустил пальцы в густые волосы, чтобы привести в порядок челку, пока Макс готовился сделать первый снимок. Пиджак старого Заммита был припорошен пылью, осевшей после его головокружительного подъема на холм. Зажатый на сиденье мотоцикла между Максом и Пембертоном, он всю дорогу жаловался, что его похитили, и прекратил стенания, лишь заметив черный дым, тянущийся от обломков «макки». Они лежали у основания пологого откоса к югу от Чаргура, а пилот спустился на соседнее поле, усеянное камнями, где его тут же окружила толпа небритых и босых крестьян, размахивавших серпами и мотыгами. Можно было понять его радость при появлении двух офицеров на мотоцикле, хотя он должен был знать, что мальтийцы не привыкли линчевать пленных. И когда ему наконец жестами сообщили, что его сбил этот старик в пиджаке, он засунул свою гордость в карман и от всей души рассмеялся вместе со всеми.

— Вот этот снимок лучший, — сказала Лилиан.

Она была права. Рука Заммита лежала на плече итальянца покровительственно, едва ли не дружески, а выражение лица молодого человека было полно веселого смущения. Именно на такой образ мальтийцы и отвечали тихим триумфом, сдобренным юмором.

— Да, — согласился Макс.

По лицу Лилиан он видел, что она все еще сомневается. В прошлом она не раз вступала в схватки с властями и обрела репутацию едва ли не возмутительницы спокойствия. Когда осада только начиналась, Лилиан боролась за право островитян копать собственные убежища на общественной территории и безуспешно отстаивала интересы мальтийцев, которые сочувствовали итальянцам, за что их заперли, как обычных преступников, и недавно морем отправили в Уганду.

Публикация истории может побудить островитян к противозаконному поведению и повлечь за собой печальные последствия для самой Лилиан. Она думала о своей карьере.

— Конечно, он нарушил правила, но посмотри… — Макс протянул ей фотографию. — Именно в этом мы сейчас нуждаемся. В герое. В неоспоримом герое.

— Я это знаю. И ты знаешь.

— Тогда я сообщу это в еженедельном бюллетене, а ты извинишься. В худшем случае меня отшлепают по рукам. Поверь мне, даже генерал-губернатор увидит логику в этой публикации в такое время.

Лилиан прищурилась:

— Почему ты хочешь это сделать?

Недоверие, даже противостояние было частью их профессиональных отношений, и они даже не пытались делать вид, что этого не было. Информационный отдел и единственная газета, выходящая на мальтийском языке, могли стать хорошими партнерами, но Лилиан была верна только землякам, чьи интересы не всегда совпадали с интересами британской политики, которых Макс был обязан придерживаться. Это осложняло сотрудничество, приводило к затруднениям в обмене услугами. Лилиан советовала Максу, какой тональности лучше всего придерживаться, обращаясь к мальтийской аудитории в публикациях и радиопередачах, а в ответ получала доступ к информации, которую не могла и надеяться получить у кого-то еще. И оба продолжали скептически относиться к мотивам друг друга.

Лилиан была права в своей настороженности. Макс не мог рассказать ей всю правду: он знал, что немецкое вторжение неизбежно и драться придется до последнего человека. Если у них и был шанс противостоять немецкому нашествию, то лишь в том случае, если островитяне окажутся на их стороне, захотят взять в руки оружие. И Витории Заммит в своем пыльном пиджаке мог сделать куда больше для необходимого духа сопротивления, чем любое количество благочестивых речей, с которыми постоянно выступал губернатор.