Александр Арсаньев - Казна Наполеона

К вечеру мне доставили пару костюмов от месье Жано. Я должен был выбрать, предстать ли перед Нелли в образе испанского кабальеро или облачиться в мадьяра. Я все-таки предпочел испанца и довольно легко перевоплотился в дона Фернандо. Мира собственноручно водрузила мне на голову бархатный берет, украшенный перьями и бриллиантами. Мой взгляд случайно скользнул по зеркалу, и я едва не рассмеялся, увидев себя в таком обличии. На мне красовались пышные, но короткие штаны, узкая куртка со стоячим воротником, застегнутая спереди, с висячими откидными рукавами и наплечными валиками, благодаря которым мои плечи выглядели неестественно широкими. Особенно смешными, на мой вгляд, были накрахмаленные складчатые брыжи, от которых Мира пришла в настоящий восторг. Картину довершали высокие высокие узкие сапоги из белой кожи, заходящие за колено. Я скорее укутался в длинный черный плащ, лишь бы не видеть этого кошмара. Меня утешала единственная мысль, что лицо мое будет скрыто под бархатом элегантной маски, и я, очевидно, останусь неузнанным.

Карета, запряженная четверкой породистых лошадей, подвезла меня к сверкающему подъезду дома Орловых. Я миновал швейцара и оказался в парадном зале, окруженный толпой народа. Почти все гости были в маскарадных костюмах, а иные просто скрывали лицо за масками. Только сама хозяйка не прятала свою внешность, а выступала, как королева, среди зеркал по навощенному паркету. Она была удивительно хороша в атласном мареновом роброне, широком и длинном платье со шлейфом. Ее послушные белокурые волосы были уложены локонами в прическу a la Ninon.

И вот, наконец, зазвучала музыка. Пары закружились в вальсе, который затем сменила мазурка. Но танцы в данный момент интересовали меня меньше всего, я непременно хотел переговорить с хозяйкой этого гостеприимного дома. И тут я услышал разговор, который в ту же минуту привлек мое внимание. Два гвардейских офицера обсуждали несостоявшуюся дуэль. Сам этот факт вряд ли мог меня заинтересовать, но мне показалось, что один из них упомянул имя князя Павла Корецкого. Я прислушался, офицеры говорили приглушенными голосами, но все же я мог разобрать их шопот.

— Рябинин едва не стал секундантом Корецкого, — распинался один из них.

— Я знаю Сергея. С каких это пор, господа, он дружен с князем? — дивился другой.

— Так или иначе, но дуэль не состоялась. Секунданты уладили дело миром.

— Говорят, что Корецкий хотел стреляться из-за… — в этот момент говоривший отвлекся, глянув на даму в малиновых кружевах.

— Какая ножка! — воскликнул он полушепотом, едва заметно кивнув в сторону маленькой узконосой туфельки, краешком показавшейся из-под платья, и разговор потек совсем в ином русле, нежели мне хотелось бы. Поэтому я так и не узнал, из-за чего Павел Корецкий едва не стал участником почти узаконенного кровопролития. Для себя я решил, что при первой же возможности познакомлюсь с Сергеем Рябининым. Этот вопрос засел у меня в голове, как заноза. Я надеялся, что если мне удастся докопаться до истинных причин, побудивших жениха Татьяны взяться за оружие, то я смогу и разгадать загадку ее таинственной гибели.

Я отошел от стены, где простоял почти половину бала, и направился в сторону Нелли, которая смеялась в окружении толпы поклонников, наперебой восхищавшихся ее несомненными достоинствами.

— Дозволите ли пригласить вас на котильон? — обратился я к ней, прижимая к груди берет.

— С огромным удовольствием, — сказала Нелли, вставая.

Я не был удивлен столь легкой победой, потому что уже к двадцати годам заметил, что редко какую женщину оставляет равнодушной моя наружность. По молодости я был этим польщен, но с годами стал тяготиться таким вниманием со стороны слабого пола, так как считал, что меня занимают вещи куда более серьезные, чем пустые светские страсти. Однако я научился использовать свое очарование, когда того требовали особенные обстоятельства, оставаясь при этом человеком чести и не выходя за рамки дозволенного.

— Вы избавили меня от скуки, — благодарно добавила хозяйка дома. Мы с вами знакомы?

Ее жаркий взор пронизывал меня насквозь, Нелли просто жаждала узнать, кем же я являюсь на самом деле. Мне показалось, что она была бы очень разочарована, если бы могла догадываться, что я интересуюсь только ее подругой, чья смерть, очевидно, ее не очень-то и печалила. По крайней мере, носить по ней траур она явно не собиралась.

— Я чужестранец, — ответил я. — И видимся мы впервые.