Александр Арсаньев - Иерусалимский ковчег

— Не знаю, — смутился Ваня, опорожнив еще одну рюмку. — Не кажется мне так, хотя он и вид делал. Не изъясняются так простые, да с барынями романы не крутят!

— Каков твой Данила из себя?

Хозяин задумался, зачесал в затылке, заерзал на ветхом стуле и, наконец, выговорил, все еще сомневаясь:

— Да никакой, — он пожал плечами. — Словно мышь серая, — и вдруг спохватился. — Глаза у него черные, маленькие такие, все время бегают. И одевается он сроду в черное, как сам сатана, — хозяин перекрестился.

«Ну и ну»? — изумился я. — Ничего себе мышь! В этот момент взгляд мой упал на маленький деревянный столик, примостившийся у окошка. На нем я заметил табакерку.

— Покажи-ка! — приказал я Ивану. — Тоже твоего постояльца?

— Ага, — согласился он и покорно принес мне занимательную вещицу. И невооруженным взглядом было видно, что принадлежит она человеку состоятельному. Я вспомнил, что Пульхерия любила табак, однако этот был совсем другой марки. Продавался такой на Фонтанке в магазине у Жукова. Сей факт я решил приметить. Мало ли? А портретец-то уже складывался! Хотя я еще и не знал, чей именно!

— А сейчас где Данила твой находится?

— В Москву подался, — ответил Иван.

— Это он тебе рассказал?

— Не-а, — замотал головой хозяин. — Я из разговора подслушал, в прошлый визит Пульхерии.

— Ушлый ты малый! — сказал я с невольным восхищением.

— На том и стоим, — гордо ответил Ваня, доканчивая бутылку.

Итак, все дороги ведут нас в Рим, то есть… в Москву. Там и будем разыскивать Гастролера вместе с таинственным незнакомцем.

— Я вам еще кое-что показать могу, — вдруг воодушевился Ванюша. — Конечно, за дополнительную плату!

— Что именно? — заинтересовался я.

— Письмецо, — Ваня достал из-за пазухи конверт и за— махал им у меня перед носом.

— Чье? — у меня сердце так и заколотилось в предвкушении. Неужели тетя Пульхерия столь легкомысленна?

— А вы как думаете? — хозяин снова заулыбался, убрал со стола пустую бутылку и лукаво подмигнул мне хитрющим глазом.

За окнами рассеялась мгла, и луч света упал сквозь кретоновые занавески.

— Неужели недавней гостьи? — полюбопытствовал я, так и не сумев скрыть восторга.

— Умный вы барин, страсть какой умный! — присвистнул захмелевший Ванюша. — Ну все наперед знаете, — продолжал распинаться он.

— Твоими бы устами да мед пить! — усмехнулся я. Лесть на меня обычно не действовала. — Чего хочешь за письмецо-то?

— Ну, — замялся Иван. — Не знаю…

— Да, не тяни ты, выкладывай! — вновь усмехнулся я, предвкушая баснословную цену, что заломит стервец за бумагу.

— На десяти рублях золотом, думаю, сойдемся, — наконец, выдавил из себя Иван.

— Нет, дорого, — решился я поиграть у него на нервах.

Ванюша заволновался, напрягся весь. Надо же, какой куш уплывает, да прямо из-под носа!

— Ну…

— Да ладно! — сжалился я. — Даю тебе два империала, один — за письмо, второй — за возможность обшарить рундук Данилы.

— О чем разговор! — просиял Ванюша, прослезился даже. — Мой дом — ваш дом! Ищите, чего вашей душеньке угодно!

— Письмо!

Хозяин стремглав поднялся, даже не пошатнулся, несмотря на изрядное подпитие, и прямиком к секретеру.

— Из рук в руки просили! — приговаривал он, пытаясь попасть ключом в замочную скважину. Я, словно загипнотизированный, наблюдал за его усилиями. Наконец, замочек поддался, и Ваня выдвинул на свет Божий огромный ящик, заваленный всякими бумагами. Я, разумеется, поспешил к нему, чтобы произвести самую что ни на есть тщательнейшую ревизию. К моему полнейшему разочарованию я не обнаружил в нем ничего, кроме помятых счетов и векселей. Из чего я опять же заключил, что поклонник тети Пульхерии — человек весьма состоятельный.

Иван дрожащими руками передал мне письмо.

— А от других ящиков у тебя, любезнейший, тоже ключик имеется? — спросил я с волнением.

— Имеется, — кивнул Ванюша. Он понял намек и открыл мне еще два ящика, однако они, к моему огорчению, оказались совершенно пустыми.

Я распечатал конверт. Письмо было написано изящным каллиграфическим почерком на бристольской бумаге, которая обычно употреблялась для акварелей. Я развернул приятный на ощупь глянцевый лист.

«Дорогой друг! — Осторожная тетушка и в личном послании не называла по имени своего обожателя, что только подтвердило мою догадку, что Данила был вовсе и не Данила, а какая-то тайно законспирированная личность, вознамерившаяся через доверчивую Пульхерию польститься на письмо прозелита, погибшего странной смертью, наводящей на размышления членов той тайной организации, к которой он изволил принадлежать. — Я в точности выполнила то, о чем Вы так трогательно изволили меня просить в час нашего последнего и такого короткого свидания, уповая на нашу новую встречу, — продолжала она свои романтические излияния. Я справедливо рассудил, что бумага все стерпит. Однако далее стал читать с все более нарастающим интересом, подробности пошли, скажем прямо, прелюбопытнейшие. — Я вскрыла шкатулку племянницы и выкрала письмо ее бывшего жениха, о котором Вы, mon cher, сообщили мне столько скабрезностей. Я сделала все что могла, чтобы помешать этому недостойному человеку соединиться с нашей Аней. Надеюсь, вы уничтожили это послание, и оно не смутит ее нежную душу. Я чиста перед Богом, потому как стою на страже своей бесценной семьи. Вопреки тому обстоятельству, что никто из домочадцев меня не ценит, — я подозревал, что речь в данном случае в большей степени идет о ее кузине Авроре. — Но сегодня произошло самое страшное. Что бы Вы думали? Нет, Строганов, да простит его Господь, не воскрес из мертвых! Нет! Появился тот самый человек, о котором Вы, милейший, меня так дальновидно предупреждали, господин Кольцов. Он, я полагаю, тоже принадлежит к числу погибших. И этот приспешник дьявола, — на этом месте я едва удержался от того, чтобы не присвистнуть, эко наплел про меня „милейший друг“, — занимался как раз тем, что выспрашивал у Ани про это письмо! — В этом месте послание было смочено слезой обеспокоенной тетушки, так как чернила расплылись. — Мало того, Аня обнаружила его пропажу, и все это происходило в присутствии того страшного господина, — ужасалась она. — Я знаю, Вы будете корить меня за мой необдуманный шаг, Вы предупреждали меня, но я не удержалась… Я не смогла не рассказать Вам об этом. Я должна была с Вами свидеться, иначе бы умерла от страха. Не ругайте меня! — просила Пульхерия. — Я уверена, что за мной не следили. Я, — заявляла она с гордостью, — не настолько глупа!» — заключила наивная тетушка и самым нежным образом распрощалась со своим милым другом.