Филипп Ванденберг: Пятое евангелие

Ненависть и фанатизм, с которыми говорил ее собеседник заставили Анну фон Зейдлиц сказать:

– И вы…

– Да, – прервал ее Донат на полуслове. – Я мусульманин. Вы ведь об этом собирались спросить?

– Как раз об этом я и собиралась спросить, – повторила и ним Анна и тут же добавила: – Но есть еще кое-что, о чем я хотела бы узнать… Откуда у вас столько ненависти к Церкви? На то есть какая-то особая причина?

Из внутреннего кармана старого потертого пиджака Донат достал бумажник, открыл его, как показалось Анне, торжественно и даже с каким-то благоговением, словно ценнейшую книгу, достал оттуда фотографию и положил перед Анной на стол. На снимке она увидела монаха в рясе бенедиктинца или францисканца. Донат… Ее собеседник молчал.

Вот, значит, в чем причина. С самого первого знакомства с этим человеком ей казалось, что в нем было что-то, заставлявшее тут же подумать: «Это клирик». Ряса меняет не только привычки и поведение человека, но и его лицо. Но что же заставило Доната сбросить монашеские одежды?

– Причиной стала женщина, – начал рассказ Донат, хотя Анна его об этом не просила. – Будущая жена, Ганне Луизе.

В одно мгновение все встало на свои места. Анна словно видела череду оживших картин: авария, в которую попал Гвидо, загадочная женщина в его автомобиле… Каким же образом, ради всего святого, она была связана с ее мужем?

– Тогда я не мог рассказать всю правду, – продолжал Донат. – Вы бы мне все равно не поверили. А полуправда заставила бы вас отнестись ко мне с еще большим недоверием и подозрением. Прошу вас, поймите правильно. Тогда для меня существовала только одна цель – пергамент.

Анна ничего не понимала. Хоть у нее и сложилось впечатление, что Донат пытается быть откровенным и все подробно объяснить, она до сих пор не могла уловить всех связей.

– Кто же была та женщина, которая оказалась в автомобиле моего мужа в день аварии? – спросила Анна настойчиво. И менее уверенно добавила: – Гвидо жив?

– Ваш муж мертв, фрау фон Зейдлиц. А те злые шутки сыграли с вами орфики. Они пытались довести вас до нервного срыва, надеясь таким образом легко заполучить пергамент. Что же касается женщины в машине Гвидо фон Зейдлица, то должен сказать, что у нее действительно были при себе документы моей жены. Но эта женщина не была моей женой.

– Кто же она тогда?

– Этого я не знаю. В чем я абсолютно уверен, так это в том, что она действовала в интересах орфиков и от их имени. А все документы моей жены были у них.

В голове Анны снова все смешалось.

– Позвольте задать вам еще один вопрос, – сказала она мягко. – Ведь ваша жена не может передвигаться самостоятельно, верно? Она прикована к инвалидному креслу. Каким же образом она может быть связана с орфиками?

Донат на несколько мгновений задумался.

– Будет гораздо лучше, если Ганне сама все расскажет. Идемте!

По коридору, из которого в разные стороны вело множество дверей, Донат проводил посетительницу к другой, более узкой лестничной клетке. Спустившись на один этаж, они оказались в обшарпанном, плохо освещенном проходе с низким потолком Он вел в соседний дом, расположенный во дворе. Снаружи было видно, что архитектор, планировавший здание, не поскупился на окна, но все они были крохотными. Такими же маленькими оказались комнаты внутри. Здесь царила своеобразная атмосфера, напоминавшая оживленную работу большого офиса. Анна слышала, как стучат печатные машинки и работает телетайп.

– Официально, – заметил Донат, – это исламский культурный центр, но на самом деле вот уже три года вся нами деятельность здесь связана только с пятым Евангелием.

В конце длинного помещения проводник Анны открыл еще одну дверь и сделал приглашающий жест. Анна вошла.

Помещение было ярко освещено. За огромным столом вдоль стены в инвалидном кресле сидела Ганне Луизе Донат. Она тоже казалось, нисколько не удивилась, увидев Анну, хотя логично было бы ожидать именно такой реакции с ее стороны. Они приняла Анну очень приветливо. От внимания посетительницы не ускользнул тот факт, что на столе перед женщиной в инвалидной коляске были разложены копии пергамента. В общей сложности пятьдесят или шестьдесят листов. Кивком головы Ганне указала на копию одного из наиболее поврежденных фрагментов.

– Эта часть, самая последняя в ряду, должна быть вам знакома. Нет, не подумайте, это не оригинал. Всего лишь рабочая копия. Оригинал хранится в сейфе. Скоро мы переправим его туда, где он будет в полной безопасности.