Эллис Питерс - Эйтонский отшельник

Ровное песчаное дно постепенно поднималось, переходя в островок, затем снова становилось глубже, — здесь была цепочка мелких перекатов, где вода была покрыта мелкой рябью и водоворотами. На середине реки Ричард натянул повод и на мгновение обернулся, ибо посреди голого пространства широких заливных лугов он чувствовал себя у всех на виду и совершенно беззащитным. Его было видно здесь на целую милю, — темная фигурка всадника на фоне переливающихся бледным перламутром зелени и воды.

На дороге, по которой приехал он сам, Ричард увидел мчащегося галопом всадника, — тот был пока еще далеко, но, без сомнения, гнался именно за мальчиком. Всадник на крупном светлой масти жеребце. Это Фулке Эстли гнался за своим сбежавшим зятем!

Ричард пришпорил свою лошадку, и та поскакала вперед, разбрасывая в стороны фонтаны брызг. Быстрой рысью Ричард помчался по влажному заливному лугу, направляясь на запад к тракту, по которому до приюта святого Жиля было около четырех миль, а там уже недалеко и до монастырских ворот. Целую милю Ричард ехал по открытому месту, прежде чем стали попадаться мелкие рощицы, прикрывающие беглеца. Но у мальчика уже не было надежды оторваться от погони, ибо его могли увидеть — и наверняка увидели! Да и куда было тягаться его маленькому пони с великолепным жеребцом Фулке Эстли? Однако на этого пони Ричард возлагал все свои надежды. Как бы то ни было, мальчик все еще опережал погоню, хотя и потерял большую часть своего преимущества, ожидая у брода. Пришпоривая пони и стиснув зубы, Ричард мчался в Шрусбери, словно за ним гналась стая голодных волков.

Местность стала выше, тракт вился среди пологих холмов, поросших редкими деревьями и кустарником, которые скрывали преследователя и преследуемого друг от друга. Однако расстояние между ними неуклонно сокращалось. Когда тракт вышел на открытое место, Ричард обернулся и вновь увидел своего врага, уже ближе, чем раньше. Ричард тут же поплатился за свою невнимательность. Он вновь упал с пони, но на этот раз удержал его за повод, причем сам избежал ушибов и не потерял времени на то, чтобы ловить свою лошадку. Перепачканный с головы до ног и злой на себя, Ричард вновь вскочил в седло и продолжил свою дикую скачку, ощущая взгляд Фулке Эстли, который, словно кинжал, вонзался ему в спину. Хорошо еще, что его пони был крепкой валлийской породы и несколько дней отдыхал, так что ему не было особенно тяжело под таким легким седоком. И все-таки пони стал сдавать. Ричард чувствовал это, но ничем не мог ему помочь. Тем временем показались крайние изгороди святого Жиля, дорога стала шире и тверже, и теперь мальчик слышал далекий стук копыт у себя за спиной. Здесь Ричард мог бы завернуть в приют, поскольку за прокаженными присматривали монахи из аббатства и брат Освин никому бы его не выдал без позволения аббата. Однако у Ричарда уже не было времени думать об этом и сворачивать в сторону.

Пригнувшись в седле, мальчик промчался через Форгейт, каждое мгновение ожидая, что вот-вот его накроет огромная тень Фулке Эстли и его рука схватит пони за повод. Вот уже Ричард свернул за угол монастырской стены и промчался прямо к воротам мимо опешивших работников, что шли домой после своих дневных трудов, мимо ребятишек, игравших с собаками на обочине.

Когда Ричард проскочил в ворота, Фулке Эстли находился в каких-нибудь пяти ярдах позади него.

Со своего места на хорах Кадфаэль заметил, что на этот раз к вечерне явились несколько постояльцев из странноприимного дома. В церковь пришел Рейф из Ковентри, как всегда тихий и неразговорчивый. Явился даже Эймер Босье, целый день искавший своего беглого виллана. С мрачным видом он молился, видимо, о том, чтобы небо ниспослало ему удачу в его поисках. Глядя на Эймера, Кадфаэль понимал, сколь тяжелы его раздумья, ибо тот хмурился на протяжении всей службы, как человек, пытающийся на что-то решиться. Возможно, его тяготила необходимость сохранить добрые отношения с влиятельными родственниками его матери, что заставляло его поспешить домой, сопровождая тело покойного Дрого, дабы соблюсти соответствующие приличия. А возможно, он размышлял о своем пронырливом младшем брате, вполне способном обойти его во время его отсутствия, претендуя к тому же на определенную часть в отцовском наследстве.

О чем бы Эймер Босье ни размышлял, он тоже стал свидетелем случившегося, наравне с монахами и прочими гостями монастыря, когда те после окончания службы вышли из церкви через южную дверь и последовали вдоль западной стены монастыря на большой двор, разбредаясь по своим делам перед ужином. Едва аббат Радульфус вместе с приором Робертом и прочими братьями вступили на большой двор, вечернюю тишину разорвал бешеный стук копыт, раздававшийся за воротами на утрамбованной земле тракта и резко перешедший в звонкий цокот на булыжном дворе, когда в ворота без остановки проскочил черный валлийский пони, а за ним рослый серый жеребец. Всадник на сером коне оказался бородатым мужчиной, — рослый и плотный, его лицо раскраснелось не то от гнева, не то от спешки, а быть может, и от того, и от другого. Мужчина резко наклонился и схватил за повод храпящего пони, на котором прискакал мальчик. Пони-то он схватил, но никак не мальчика! Тот испуганно завопил, выпустил повод и скорее упал на землю, нежели спешился, по другую сторону от рослого всадника, и словно птичка, летящая к своему гнезду, бросился к ногам аббата, упал лицом вниз и отчаянно обхватил аббата за лодыжки, плача, рыдая и цепляясь за его черные одежды, словно боялся, что его оторвут силой, и словно никто, кроме этого облаченного в черное человека, к которому он прижался как к незыблемой скале, не мог защитить его.