Эллис Питерс - Исповедь монаха

Аделаис обо всем позаботилась. Никто не нарушал их одиночества, никто не лез с расспросами и не допытывался, зачем они здесь. Перед вечерней Люк принес им поесть, а после окончания службы все вышли из церкви и оставили их одних. Вряд ли они действительно кого-нибудь интересовали. Слуги давно привыкли к постоянному потоку самых разнообразных гостей со всякого рода просьбами и нуждами, поэтому намерение двух бенедиктинцев провести ночь в церкви никого не удивило. Если монахи из аббатства святых Петра и Павла желают молиться до утра в церкви святого Петра — что ж тут странного или необычного? Тем более, что это их личное дело и никого другого не касается.

Итак, Хэлвин добился того, чего хотел. Он категорически отверг предложение Кадфаэля постелить под ноги плащ или хотя бы надеть его на себя (в церкви стоял пронизывающий холод). Он собирался испить полную чашу страданий за свои грехи. Кадфаэль помог Хэлвину опуститься на колени перед усыпальницей и пристроился чуть в сторонке, оставляя его одного с Бертрадой и всевышним, который, должно быть, с состраданием глядел сейчас из поднебесья на своего преданного покорного слугу.

Ночь длилась бесконечно. Лампада на алтаре если и не согревала воздух, то освещала душу ярким маленьким огоньком, мерцающим в кромешной тьме. Час за часом проходил в молчании, в воздухе висело неизъяснимое напряжение, создаваемое тяжелым дыханием Хэлвина и безостановочным движением его губ. Слов не было слышно, они, как бы это сказать, — ощущались. Где он черпал эти слова, обращенные к своей возлюбленной Бертраде, неизвестно, но поток их не иссякал ни на минуту. Неукротимая воля и фанатичное стремление исполнить обещанное помогли Хэлвину продержаться до утра, не обращая внимание на жестокие боли в ногах, которые начали мучить его еще до наступления полуночи.

Когда Хэлвин наконец открыл глаза и с трудом расцепил сомкнутые руки, на улице было уже совсем светло. Жители Элфорда в большинстве своем проснулись и принялись за привычные утренние хлопоты. Невидящим взором смотрел Хэлвин на светлое небо в узком окне, с трудом возвращаясь к действительности. Он попытался пошевелиться, но тело его настолько застыло и окоченело, что даже руки не хотели слушаться. Кадфаэль обнял Хэлвина за плечи, помогая ему встать, но и относительно здоровая нога (не говоря уже об искалеченной) отказывалась разогнуться и он повис на руках у Кадфаэля мертвым грузом. Неожиданно послышались чьи-то быстрые легкие шаги, белокурая голова склонилась над плечом Хэлвина и кто-то подхватил его с другой стороны. Вдвоем им удалось поставить беднягу на ноги и поддерживать в вертикальном положении, пока кровь не заструилась быстрее в его жилах, вызывая острую боль в онемевших конечностях.

— Во имя всего святого! — негодующе воскликнул Росселин, ибо это был именно он. — Зачем ты мучаешь себя, словно тебе еще мало?!

Хэлвин недостаточно пришел в себя, чтобы хоть как-то откликнуться на слова юноши. А Кадфаэль, который про себя счел реакцию Росселина вполне здравой и разумной, вслух практично заметил:

— Подержи-ка его, пока я подниму костыли. Да благословит тебя господь, ты появился как нельзя вовремя. А ругать его без толку — он выполнял обет.

— Глупый обет! — отрезал Росселин со свойственной юности категоричностью. — Кому от этого стало лучше?

Но, несмотря на искреннее возмущение, он заботливо обхватывал Хэлвина за плечи и встревоженно заглядывал ему в лицо.

— Ему стало лучше, — ответил Кадфаэль, подсовывая костыли Хэлвину под мышки и начиная растирать его негнущиеся пальцы. — Глядя на него, поверить в это трудно, но ты все же поверь. Ну вот, теперь он будет сам опираться на костыли, а ты только придерживай. Тебе в твоем-то возрасте легко говорить о глупых обетах, ты спишь ночью спокойно, ни о чем не сожалея и ни в чем не раскаиваясь. Кстати, откуда ты взялся? Кто тебя прислал? — спохватившись, осведомился Кадфаэль, с интересом разглядывая юношу — уж больно тот не подходил на роль доверенного посланника Аделаис — слишком юн, слишком прямодушен, слишком наивен.

— Никто, — лаконично ответил Росселин, а затем, смягчившись, пояснил: — Сам пришел — из любопытства.

— Вполне естественное побуждение, — согласился Кадфаэль. Ему ли не знать, сколь часто он сам впадал в тот же соблазн.

— Видишь ли, утром у меня никакой срочной работы не было, а Одемар сейчас занят с управляющим. Послушай, надо поскорее доставить этого брата в дом, там, по крайней мере, тепло. А не сходить ли за лошадью? Вот только сможем ли мы взгромоздить его на лошадь?