Эллис Питерс - Исповедь монаха

— Усыпальница в церкви, — проговорил Хэлвин, когда они вошли в калитку. — При мне ее не открывали, тут покоится прах деда Бертрады, и уж, конечно, они похоронили Бертраду именно здесь. Ведь она умерла в Гэльсе. Да, брат Кадфаэль, не взыщи, я бездумно отказался от гостеприимства леди Аделаис за нас двоих. В отличие от тебя, ночью мне постель не понадобится.

— Ты ей этого не сказал, — заметил Кадфаэль.

— Не сказал. Сам не знаю почему. Понимаешь, увидев ее, я понял, что одним своим появлением я уже причинил ей смертельную боль. И все же она простила меня. Мне стало легче, а ей тяжелее, хотя, надеюсь, она вскоре позабудет о сегодняшнем дне. Но ты-то вполне мог провести спокойную ночь под ее кровом. Нет никакой нужды бодрствовать вместе со мной.

— Не отговаривай, — перебил его Кадфаэль, — я умею стоять на коленях ничуть не хуже тебя. Мне это даже не в пример легче. К тому же, вряд ли ей доставило бы удовольствие, если бы я остался. Она просто мечтала увидеть наши спины. Наверно, думает, сейчас мы уже на пути к дому и она никогда нас больше не увидит.

Хэлвин взялся рукой за тяжелое железное кольцо на церковной двери и, чуть помедлив, потянул его на себя. Дверь со скрипом распахнулась. Он подхватил костыли и вошел, с легкостью преодолев две пологие ступеньки. Внутри было холодно, как в погребе. Кадфаэль задержался на пороге, выжидая, пока глаза привыкнут к полумраку, а Хэлвин, гулко стуча костылями, сразу устремился вперед. За восемнадцать лет в церкви ничего не изменилось, он помнил каждую щербину в каменном полу. Хэлвин свернул направо и остановился между двумя колоннами перед фамильной усыпальницей де Клари. Подошедший к нему Кадфаэль увидел каменную плиту, украшенную рельефным изображением рыцаря в грубой кольчуге, рука которого покоилась на эфесе меча. Значит, как впоследствии и его сын, отец Бертрана де Клари тоже был крестоносец, и, скорее всего, он сражался под предводительством Роберта Нормандского. Кадфаэль прикинул, что по времени он вполне мог встретиться с отцом Бертрана в святой Земле, например, во время штурма Иерусалима. Судя по всему, де Клари гордились своими воинскими подвигами на Востоке.

Из ризницы вышел человек в старой порыжевшей сутане и, заметив двух бенедиктинских монахов, направился к ним с приветливой вопросительной улыбкой. Заслышав его тихие шаги, Хэлвин радостно обернулся, надеясь увидеть знакомое лицо, и тут же поник при виде незнакомца.

— День добрый, братья, — поздоровался с ними гэльский священник. — Двери моего дома, так же как и двери божьего храма, всегда открыты для странствующих монахов. Издалека ли вы пришли?

— Из Шрусбери, — ответил преодолевший свое огорчение и недолгое замешательство Хэлвин. — Прошу извинить меня, святой отец, я почему-то думал, что увижу отца Вулфнота. Глупо с моей стороны, ведь с тех пор как я уехал отсюда, прошли годы, а он и в те времена уже был убелен сединами. По молодости мне тогда казалось, что он будет здесь вечно. Боюсь даже спрашивать о нем.

— Семь лет минуло с тех пор, как отец Вулфнот покинул земную юдоль, — отозвался священник. — Я же принял приход десять лет назад, после того как с отцом Вулфнотом сделался удар, приковавший его к постели, и ухаживал за ним три года. Плоть подвела его, но ум до последнего часа оставался острым и ясным. Я многому от него научился. — После небольшой паузы, сочувственно глядя на Хэлвина, священник поинтересовался: — Так значит, ты был знаком с отцом Вулфнотом? Уж не из этих ли мест ты родом?

— Нет-нет, просто до того как принять обет в Шрусбери я служил в графском доме. А теперь… — с запинкой произнес Хэлвин, чувствуя потребность как-то объяснить свои намерения, — теперь я вернулся, чтобы возблагодарить господа нашего за чудесное спасение от верной смерти. Несчастье заставило меня задуматься о своих грехах и мне захотелось, раз уж я остался жив, примириться со всеми, кого я когда-то обидел, отдать все свои долги. Один из этих долгов и привел меня сюда. В семействе де Клари была когда-то девушка, перед которой я искренне благоговел. Она умерла совсем юной, и мне хотелось бы провести ночь у ее могилы, молясь о ее душе. Все это было задолго до тебя, восемнадцать лет назад. Ты позволишь мне остаться в церкви на ночь?

— Ну конечно, если ты этого хочешь, — участливо откликнулся священник. — Я даже могу зажечь светильники, будет немножко теплее. Однако послушай меня, брат, по-моему, ты что-то путаешь. Меня и впрямь тут тогда не было, но отец Вулфнот много раз подробно рассказывал обо всех обитателях Гэльса, ведь он всю жизнь знал де Клари. Это они помогли ему стать священником и именно в их приходе он служил богу и людям. Так вот, могу поручиться, что с тех пор как тридцать лет назад в этой усыпальнице был погребен отец лорда Бертрана — тот самый, что изображен на ней, — ее ни разу не открывали. Ты уверен, что она была де Клари и умерла здесь?