Эллис Питерс: Страсти по мощам

— Несчастный юноша! — взволнованно произнес аббат Хериберт. — Какой неожиданный и жестокий припадок. Ради Бога, обращайтесь с ним бережно. Его надо отнести в лазарет, а мы, братья, будем молиться о его исцелении.

На этом собрание капитула закончилось, и пребывавшие в некотором смятении монахи начали расходиться. С помощью брата Джона и нескольких братьев, из тех что порасторопней, Колумбануса надежно спеленали простыней, так что он был не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Вместо веревки, которой больной мог подавиться, между зубов ему засунули деревянный клинышек. Затем на снятом с окна ставне его отнесли в лазарет, где уложили в постель, для верности крепко привязав к койке. Колумбанус тужился, вскрикивал и стонал до тех пор, пока не удалось влить ему в рот глоток приготовленного братом Кадфаэлем макового отвара. Снадобье подействовало — судороги почти прекратились, а громкие стоны сменились невнятным бормотаньем.

— Присматривайте, за ним хорошенько, — встревоженно промолвил приор Роберт, склонившись над постелью молодого монаха. — Я думаю, кому-то придется неотлучно находиться рядом с ним, ведь этот ужасный приступ может и повториться. Ни брат Эдмунд, ни брат Кадфаэль не могут просидеть здесь всю ночь: в их попечении нуждаются и другие недужные братья. Брат Жером, я возлагаю заботу об этом страждущем на тебя и, пока ему необходим уход, освобождаю тебя от всех остальных обязанностей.

— Все исполню как должно, отче, с молитвою на устах, — отозвался Жером.

Приор не случайно поручил присматривать за недужным своему ближайшему помощнику и прихлебателю. Он хотел, чтобы рядом с больным находился верный человек, — такой, который будет докладывать ему обо всем и посторонним лишнего не сболтнет, а то, не ровен час, за стенами обители пойдут толки, что один из шрусберийских братьев лишился рассудка.

— А главное, ни на шаг не отходи от него ночью — наставлял приор, — ибо по ночам, когда бодрствуют силы зла, человек особо немощен и слаб, и недуг легко одолевает его. Если он уснет, ты тоже можешь вздремнуть, но оставайся поблизости — на тот случай, если ему потребуется твоя помощь.

— Не пройдет и часа, как он заснет, — заверил Кадфаэль, — и проспит всю ночь. А к утру, даст Бог, ему полегчает.

А про себя травник подумал, что Колумбанусу прежде всего недостает настоящей работы — и для ума, и для тела: делом парень не занят, а потому и выкидывает всякие фортеля — то ли непроизвольно, то ли сознательно. Может, его и пожалеть стоит, но в чем-то он и сам виноват. Однако Кадфаэль поостерегся высказываться на сей счет: не так-то уж хорошо знает он своих братьев-монахов, чтобы с уверенностью судить о каждом. Не считая разве что брата Джона — с этим вроде бы все ясно! Но такого бесшабашного, грубоватого и жизнелюбивого малого, как брат Джон, нечасто встретишь в святой обители.

На следующее утро в зале капитула появился чрезвычайно взволнованный брат Жером — по всему было видно, что ему не терпится сообщить нечто важное. Аббат Хериберт мягко попенял Жерому за то, что тот без разрешения покинул больного. Писец смиренно сложил руки и склонил голову, однако чувствовалось, что он более чем уверен в своей правоте.

— Отче! Поверь, что меня привело сюда дело, не терпящее отлагательства. Что же до брата Колумбануса, то я оставил его спящим, хотя и не могу сказать, что он спит мирно, ибо и во сне его мучают кошмары. Однако за ним присматривают двое братьев. Если же я нарушил свой долг, то приму наказание с подобающей покорностью.

— Выходит, нашему брату не стало лучше? — сочувственно спросил аббат.

— Сон его по-прежнему тревожен и он бредит. Но у несчастного появилась надежда — потому я и осмелился прийти сюда. Ибо я сподобился чудесного видения и спешу рассказать о том, что открылось мне по неизреченной милости Господней. Отче, я ненадолго сомкнул глаза у ложа брата Колумбануса и мне привиделся чудесный, сладостный сон.

К этому моменту Жером уже привлек к себе всеобщее внимание; Кадфаэль, и тот стряхнул с себя дремоту.

— Кажись, еще один спятил, — насмешливо прошептал ему на ухо брат Джон, — похоже, эта штука заразная!

— И вот, отче, я узрел, как стена кельи отверзлась, и в ослепительном свете взору моему предстала прекрасная юная дева. Встав над ложем нашего брата, она поведала мне, что имя ее Уинифред и что в Уэльсе есть чудотворный ключ, забивший на том месте, где некогда обрела она мученический венец. И еще она сказала, что ежели омыть брата Колумбануса водой из этого источника, то в тот же миг недуг его оставит. Затем дева призвала благословение Всевышнего на нашу обитель и исчезла, растворившись в несказ а нном свете, и только тогда я пробудился.