Сергей Лавров - Выстрел собянской княжны

— Не могу знать! — завизжал в ответ перепуганный дворник.

— Как не можешь?! — изумился Константин. — Ты же сам сказал, что в седьмом номере застрелили какого-то Лехельда!

— Никак нет, ваше благородие! Лейхфельда, если позволите!..

— Ну, Лейхфельда, неважно!.. Так что — тело еще там, в квартире?!

— Никак нет-с! Они ко мне изволили подняться!

— Кто изволил?!

— Господин Лейхфельд-с!

— Покойник?! — изумился Костик. — Да ты в своем уме, милейший?!

— Никак нет! Не могу знать! Простите, бога ради, ваше благородие!.. Смилуйтесь!..

По щекам и бороде дворника запрыгали крупные детские слезы.

— Эх, ты, деревенщина… холопская душа! Устава не знаешь! — сказал Чуркин, зачерпнул широченной ладонью снега, покрытого налетом сажи из заводских труб, вытянулся вверх, сколько смог, и, привстав на цыпочки, решительно растер плачущую физиономию Феоктистова. — Докладай их благородию по порядку! С самого начала, то есть! И смотри у меня, чтоб без утайки!

Дворник, наконец, кое-как успокоился, и Костя Кричевский провел краткий, первый в своей жизни допрос.

Дворник Феоктистов, встав поутру в шестом часу, расчистил двор от выпавшего за ночь снега и, утомленный, поднялся в свою каморку под самой крышей испить чаю. Прежде чем поставить самовар, Феоктистов пристроился на коленях перед малым образом с лампадою, на коврике между столом и кроватью, и принялся истово молиться с поклонами, прося Господа дать ему в жены женщину нрава кроткого, поведения правильного и с достатком. Увлекшись положением крестного знамени и исполнением обета прочесть «Отче наш» полста раз подряд, он не слыхал никакой стрельбы и весьма испугался, когда в чистенькую, скудно убранную квартирку его со стоном ввалился человек, в котором дворник не без труда признал жильца из квартиры номер семь двумя этажами ниже. Лицо инженера Лейхфельда искажено было страданием, лоб покрывала испарина, он правой рукой держался за бок слева, под сердцем.

— Дворник! — отчаянно вскрикнул он. — Дворник, помоги! Я ранен! — и повалился на кровать Феоктистова, обессилев.

Под распахнутым сюртуком инженера Феоктистов увидал дыру в рубашке, из которой толчками, будто вода из родника, выходила темная густая кровь, пачкая его постель. Дворнику стало дурно.

— Барин… барин… господин хороший… как же это вышло-то? — едва смог выдавить этот властитель метлы и лопаты, поднявшись с колен.

— Саморанение, — простонал Лейхфельд, — во время чистки оружия…

Тут в хоромы дворника решительным легким шагом вошла некая молодая особа, уже месяц проживавшая вместе с инженером, известная дворнику под именем Александры.

— Ах, вот ты где! — обеспокоенно воскликнула она. — Куда убежал… Насилу нашла! Филат, что ж ты стоишь столбом?! Видишь, господин инженер ранен! Положи ему ноги ровно… Вот так! Дай мне теплой воды и сукна чистого или марли, чтобы кровь унять, а сам — пулей в больницу, за доктором! Пулей!

— Ножкой топнула и бесовскими глазищами сверкнула! — закончил свой краткий рассказ испуганный дворник. — И ручкой вот так мне — на дверь показала!

— Это ты зря их однех оставил, — рассудительно сказал Чуркин. — Кто их знает, чего она над слабым человек умыслить может…

— Не гневайтесь, Иван Лукич! Простите, барин! По недомыслию! В больницу велено мне было бежать! Сей секунд назад ворочусь!..

— Да уж, поди, поздно… — мрачно сказал Чуркин, наслаждаясь страхом, который его слова нагнали на доверчивого Феоктистова. — Аминь! Прими, Господи, его грешную лютеранскую душу…

Дворник застонал и едва вновь не упал на колени.

— Чуркин, прекрати чушь пороть, — сказал юный Кричевский, весьма разочарованный обыденностью произошедшего. — Какой там аминь… Обыкновенный несчастный случай. В больницу, Филат, бежать не нужно: далеко, да и нет там сейчас никого. А вот тут, неподалеку, я знаю, живет доктор Герман — вот ты к нему и поспешай. Скажи, помощник станового пристава Кричевский велит ему к больному прийти. А будет медлить — прямо хватай за ворот и тащи! Ты же, Чуркин, пошли подчаска в отделение, довести их высокоблагородию Леопольду Евграфовичу о случившемся курьезе, и что беспокоиться нечего — я здесь и сам всем займусь.

— Дозвольте с вами пойтить, Константин Афанасьевич, — сказал Чуркин, постукивая длинной рукоятью алебарды по мерзлой земле, точно волхв посохом. — Вы еще дитя малое, а там невесть что может приключиться… У нас тут народ — одни воры, а я батюшке вашему обещал за вами присматривать…