Сергей Лавров - Выстрел собянской княжны

— Давай поженимся! — хрипло предложил он. — Я буду работать, служить, я все для тебя сделаю! Пылинке на тебя не дам упасть!

Полные чувственные губы ее скривились в печальной улыбке.

— Милый, милый! Против нас целый ряд непреодолимых обстоятельств…

— Ну, каких, каких обстоятельств?! — вскричал Костя, падая перед ней на колени. — Ты все время твердишь о каких-то там обстоятельствах, так назови же хоть одно! Господин Белавин? Да я его в порошок сотру, его и его друзей, кем бы там они ни были! Его и не найдут даже никогда! Что ты магометанка — это разве обстоятельство?! Да Васькин отец окрестит тебя, только скажи! Сей же день станешь православной христианкой! И обвенчает одним махом. Он добрый! С Лейхфельдом вы не венчаны ведь… Так ведь? Ну, так что же?!

Она глядела на него сверху, перебирая его короткие вихры, забавляясь ими, положив его голову себе на колени. В глазах ее стояли слезы.

— Милый, милый… Не надо стирать в порошок господина Белавина. Он не так плох, как тебе, наверное, представляется, и не раз выручал меня из сложных положений. Это я его подвела изрядно, и его раздражение противу меня вполне оправданно. С Евгением мы собирались обвенчаться, да он не захотел, а теперь уж я и сама не хочу… У меня есть ты! Магометанство — пустяки. Кто нынче всерьез верит в Бога? Мне, может, скоро в каторгу идти — вот это обстоятельство… Тише, тише, полежи вот так… Я знаю, это бы тебя не остановило, да только главное обстоятельство — это я сама!

— Ты говоришь загадками, как всегда! — уныло отозвался снизу, от ее точеных колен, Костя. — Я не понимаю тебя! Объяснись!

— Я много пережила, — вздохнув, заговорила Собянская княжна. — Я хорошо себя знаю. Мне кажется, ты появился слишком поздно! Где же ты раньше был, где?! Я теперь уже такая… такая… Злая я, Костенька! Вот это и есть главное обстоятельство.

— Ты меня не любишь?

— Что ты, глупышка! Напротив, очень люблю! Оттого и боюсь… Оттого и обстоятельство!

— А может, все дело в том, что ты княжна, а я даже не дворянин? Может, тебя страшит переход в мещанское сословие?

— Господи, Костя, какие глупости, право! Как тебе не стыдно так обо мне думать? Княжеское достоинство дано мне от природы, и никакие гражданские условности не в силах меня его лишить… Все, все, граф! Вставайте, вас ждут еще великие дела! В присутствии все встало ввиду вашего отсутствия! Бумаги не пишутся, просители по всей Руси стонут!

— Я могу еще остаться! — попросил Костя, точно ребенок. — Ведь Розенберг мне разрешает… Я же тебе рассказывал!

— Ступай уже, милый, — устало вздохнув, велела она. — Так надо.

Привыкши слушаться ее охотно и с радостью, он покорился, натянул кое-как шинель, надел криво шапку и лениво побрел в полицейскую часть, не глядя на прохожих и ничему более не радуясь. Анютка Варварина попалась ему на дороге, уже который раз за эти дни — и он вяло кивнул ей, не остановившись, чтобы перекинуться словечком.

Полосатую будку у выхода обступила кучка обывателей. Через спины и головы разносился по площади зычный рык будочника Чуркина:

— Отрываем… Насыпаем с ногтя… Облизнули… Заклеили… Готово! Подноси огоньку! Курить подано!

— Эка ловко крутит! — восхитился извозчик в долгополом армяке. — Точь-в-точь козья нога с копытом! Ну-ка, дай испробовать, милейший!

— Изволь! Пятачок за самокрутку! Садык! Тащи еще бумагу и табак!

Заинтересовавшись, Кричевский подошел поближе. Низенький будочник, оставив свою неразлучную алебарду под присмотром подчаска-татарина, бодро вел торговлю самодельными грубыми папиросами, которые крутил тут же, на колене, из обрывков бумаги: склеивал клочок с табачком слюной, облизнув край, загибал конец в виде «козьей ножки» и спешно совал в протянутые грубые мужицкие руки, охочие до новинок.

— Ваше благородие! — обрадовался Чуркин при виде Кости Кричевского. — Поглядите, как бойко дело пошло! Спасибо вам, надоумили! Не желаете ли попробовать?!

— Спасибо, Чуркин, — отказался Кричевский. — Я лучше трубочку. Трубка вещь надежная и красивая, а эта фигля-мигля, козья нога, еще неведомо как себя покажет, верно?

— Так точно, ваше благородие! — зычно, по-солдатски крикнул будочник и услужливо растолкал простой народ, освобождая проход усталому Кричевскому.

Константин думал, что уже расстался на сегодня с милой княжной и никак не предполагал, что им уготована еще одна встреча, при обстоятельствах самых тяжелых и печальных.

Углубившись в исписанные неровными строками бумаги, толстой кипой громоздящиеся на его столе, он просидел до ранних сумерек и уже собрался кликнуть дежурного городового засветить лампы, стоявшие на отдельной полке в сенях у входа, чтобы не так несло керосином, как заметил вдруг странную суету и оживление вокруг. Дежурного на месте, за деревянным барьером, не оказалось, а зычный, сдерживаемый голос его слышался на крыльце.