Евгений Сухов - Я украл Мону Лизу

Открыв дверь, Винченцио Перуджи увидел декораторов, укрепляющих над входной аркой королевский герб. Одного из них, веселого парня по имени Габриэль, он знал весьма хорошо. В прошлом месяце они весело провели ночку в обществе двух модисток из соседнего ателье. Перегнувшись через перила, тот устанавливал под герб подпорки. Теперь можно быть уверенным, что музейный символ не свалится на головы незадачливых посетителей.

До Луврской набережной оставалось всего-то несколько десятков шагов. Винченцио прошел в туалет, снял с плеч халат и сунул его в сумку, которую повесил на крючок. После чего обмотал вокруг талии картину и вышел с пустыми руками во двор.

Впереди, выкрашенная зеброй, стояла будка сторожа со шлагбаумом, загораживающим узкий проход. Сторожил здесь Питер, недоверчивый, хмурого вида мужчина лет сорока. Обычно он всегда стоял у входа, пристально всматриваясь в каждого выходящего, не забывая заглядывать в сумки, – главное препятствие, которое следовало преодолеть. Однако сейчас его не было. Инструкции строжайше запрещали сторожам покидать рабочее место, должно произойти нечто чрезвычайное, ради чего Питер может бросить свой пост, – например, могла закончиться вода для кофе, до которого он был весьма охоч, а ближайший кран с водой находился в здании Лувра.

Стараясь не привлекать к себе внимания, Перуджи миновал шлагбаум и направился к пролетке, стоявшей на набережной.

– Я не опоздал? – спросил он у извозчика, устраиваясь в кресле.

– Нет, месье, вы вовремя. Куда вас отвезти? – приподнял вожжи извозчик.

– Вот что, любезнейший, давай поезжай на площадь Согласия, – расслабляясь, произнес Перуджи.

Все самое страшное оставалось позади. Стараясь не помять холст, завернутый вокруг туловища, Винченцио откинулся на кожаное кресло. Хотелось верить, что самое скверное осталось позади.

– Месье, вы выглядите так, как будто что-то украли.

– С чего ты взял? – буркнул Перуджи, подозрительно взглянув на возчика.

– Просто я понимаю в этом толк. Но, пошла! – поторопил гасконец лошадь.

1499 ГОД. ФЛОРЕНЦИЯ

За прошедшие восемнадцать лет Флоренция практически не изменилась. Хотя сам Леонардо был не тот, что прежде: уезжал из города молодым художником, не сумевшим заслужить места при дворе Великолепного Лоренцо Медичи, а вернулся в Тоскану всеми признанный мастер, слава которого уже давно перешагнула границы Италии.

За плечами Леонардо да Винчи была «Тайная вечеря», написанная на стене трапезной монастыря Санта-Мария-делле-Грацие, считавшаяся лучшей из того, что было создано художниками на религиозную тему. В короткий срок слава о его творении распространилась по всему Апеннинскому полуострову, и к монастырю потянулись паломники и страждущие. У каждого, кто смотрел на картину, всматриваясь в лица апостолов, наполненные противоречивыми эмоциями, невольно возникало ощущение, что он становится свидетелем трудного разговора Христа со своими учениками.

Кисти Леонардо да Винчи принадлежала картина «Мона Лиза в скалах», заставившая склониться перед его могучим талантом великого Кватроченто. А ангел на картине «Крещение Христа» заставил отказаться от рисования его учителя Андреа дель Верроккьо. Остановив на нем свой взгляд, всегда сдержанный маэстро, стараясь не встретиться взглядом с учеником, вошедшим в творческую мощь, в эмоциональном порыве произнес:

– Теперь я никогда не сумею взяться за кисть… Потому что мне не удастся нарисовать ничего лучше этого ангела.

Трудно было сказать, говорил он это всерьез или просто пошутил, но действительность была такова: более Верроккьо ни разу не взялся за кисть и предпочел заниматься тем, что у него получалось лучше всего, – ваять скульптуры. Теперь на счету Леонардо было сотни нарисованных эскизов, множество написанных портретов, полсотни изготовленных скульптур, тысячи исписанных страниц, проливавших свет на законы природы и общества, десятки изобретений. Его живой, пытливый ум буквально проникал во все области существующих знаний, и едва ли не в каждом из них Леонардо сумел преуспеть и снискал себе заслуженную славу и всеобщее признание среди современников. И вот теперь он явился во Флоренцию, в город своей юности, когда-то пренебрегший его дарованиями.

Уже давно почил Лоренцо ди Пьеро де Медичи Великолепный. А вместе с его уходом город поменял прежнюю благодатную атмосферу и уже не являлся прибежищем художников и музыкантов, даже воздух казался несколько иным, – был не столь прозрачным и звенящим, как в дни его молодости. Вместо герцога Лоренцо, человека умного, гибкого, блистательного во многих отношениях, прекрасно ладившего со всеми слоями общества, в том числе и с художниками, к власти пришли его недальновидные родственники, не обладавшие опытом управления своевольным городом. Неудивительно, что вскоре семейство Медичи было изгнано, а зияющую духовную пустоту два года назад занял доминиканский монах Савонарола, религиозный фанатик, предвещавший с площади скорый конец света.