Дэвид Лисс - Компания дьявола

— Это вовсе не так, — возразил Фезерс. У него от удивления округлились глаза.

— Но вы не можете доказать обратное.

— Простите меня, ваша честь, — решительно сказал я, — но мне кажется, этот человек только что доказал вам обратное. Мы с мистером Хейлом свидетели конфликта и готовы поклясться, что мистер Фезерс был жертвой, а не наоборот. Что касается его работы, мистер Хейл готов подтвердить ее наличие клятвой. Более того, не сомневаюсь, что найдется по меньшей мере дюжина других людей, которые это также подтвердят.

— Клятва ничего не значит, когда все это ложь, — сказал судья. — За долгие годы пребывания на этой скамье я научился различать, кто передо мной стоит. Мистер Джайлз Фезерс, из своего опыта я знаю, что человека, склонного к насилию и не имеющего средств к существованию, необходимо обучить ремеслу, благодаря которому он сможет жить лучше. Поэтому я заключаю вас в работный дом на Крайствелл-стрит, где вы научитесь ткать шелк, чтобы потом найти работу. Надеюсь, мне больше не придется видеть вас перед собой в подобном положении.

— Научусь ткать шелк! — вскричал Фезерс. — Да я умею ткать шелк, я собаку съел в этом ремесле. Я им зарабатываю на жизнь.

— Уведите его отсюда, — сказал судья констеблям, — и очистите зал от этих бездельников.

Думаю, если бы Хейл был в лучшей форме, он бы дал волю своему возмущению так, что сам угодил бы за решетку, но он был не в силах оказать сопротивление констеблю. Я тоже не был настроен сражаться и последовал за ним.

— Слышал я об этих штучках, — сказал он, — но мне и в голову не приходило, что подобное может случиться с одним из моих людей.

Я кивнул, так как и сам все понял.

— Что-то вроде принудительной вербовки ткачей.

— Ну да. Крайствелл-стрит — это частная организация. Владелец работного дома платит судье, который платит констеблям за то, что те без всякой причины арестовывают людей, владеющих этим ремеслом. Потом их отправляют в работный дом, якобы обучиться ремеслу. В том-то и парадокс. Все это не что иное, как рабство. Фезерс будет три месяца на них бесплатно вкалывать, а если вздумает сопротивляться — продлят срок.

— И ничего нельзя сделать? — спросил я.

— Кое-что сделать можно. Мне надо идти, Уивер. Необходимо нанять юристов и заверить свидетельские показания. Они рассчитывают, что мы глупы и не знаем своих прав. В большинстве случаев так оно и оказывается. Но не думай, они не на тех напали. Впредь подумают, прежде чем хватать моих людей.

— Рад это слышать. Э-э, понимаю, что у тебя полно других забот, и мне не хотелось снова заводить речь…

— Ты о бунте? Не беспокойся. У меня внутри все кипит от возмущения, и хорошая встряска не помешает, чтобы как-то успокоиться. А ты достань мне короля. Поклянись сделать все, что в твоих силах. Я тебе верю.

И я поклялся. На мой взгляд, это было все равно как пообещать человеку, что его лотерейный билет окажется выигрышным. Даже хуже, ведь, насколько мне было известно, в лотерее, как и в любой другой азартной игре, можно смухлевать, а вот встречу с королем не подделаешь. В любом случае мое обещание решило дело. Двумя днями позже я был вечером на овощном рынке западнее Ост-Индских складов и занимался тем, что изучал капустные кочаны, продававшиеся по дешевке. Это была капуста, которую не продали днем, так что экономный и не очень брезгливый покупатель мог купить этот овощ по вполне сходной цене, если его не смущали личинки на листьях. К вечеру похолодало, я ощупывал кочаны руками в перчатках и недовольно морщился. Одет я был лучше большинства мусорщиков, что привлекало ко мне лишнее внимание, поэтому я почувствовал облегчение, когда операция началась.

За несколько минут до того, как часы пробили восемь, я услышал испуганный женский крик и понял, что мистер Хейл и его ребята исполняют свою часть договора. Вместе с другими припозднившимися покупателями, многие из которых воспользовались суматохой и удалились, не заплатив за покупки, я побежал на Леденхолл-стрит и увидел группу из тридцати-сорока ткачей, стоявших на морозе в не по сезону легкой одежде. У некоторых в руках были факелы. Другие бросали битые кирпичи, гнилые яблоки и дохлых крыс в стены, окружающие Крейвен-Хаус. Они обрушили на эти стены всевозможную критику, обвиняя компанию в том, что она третирует простых рабочих, замышляет снизить их жалованье, распыляет их рынок и восточной роскошью портит вкус британцев. Нелестные эпитеты были также высказаны в адрес Франции, поскольку не родился еще англичанин, который знает, как устроить бунт, не упоминая эту страну.