Олег Северюхин: Личный поверенный товарища Дзержинского

— Но…, - начал было я.

— Никаких но, — сказала Катерина, — я знаю, что о вас некому позаботиться, и эту вакансию заняла я.

— И вас не тревожит мужское непостоянство? — с усмешкой спросил я.

— Не тревожит, — твёрдо сказала Катерина, — от хорошей бабы мужик не гуляет.

Два чёртика в моей душе укатывались со смеху, слыша эти слова.

— Слушай, после сегодняшней ночи ей нужно устроить хорошенький перерыв в отношениях, — шептал мне Дон Жуан.

— Не слушай его, женщину нужно ублажать, пусть она думает, что добилась всего, что хотела, и не нужно давать ей возможности разувериться в этом. Пусть ей самой надоест эта бесконечно приторная сладкая жизнь. Если хочешь её удержать около себя подольше, то подбавляй горечь в отношения, — говорил мне Казанова.

— А хорошего мужика никакая баба не стреножит, — отпарировал я Катерине.

— Это мы ещё посмотрим, — сказала она, подавая мне тарелку с чем-то феерическим, похоже, с рыбным блюдом и сложным гарниром.

— А приправы никакой нет? — спросил я.

— Какой приправы? — удивилась Катерина.

— Ты что, не замужем? — спросил я.

— Уже давно не замужем, — ответила женщина.

— Оно и видно, — сказал я, — без рюмочки такая прелесть будет горло царапать.

— Вот, взяла на всякий случай, — и Катерина достала из сумочки микроскопическую аэрофлотовскую бутылочку дагестанского коньяка.

— Ну, со свиданьицем, — сказал я, выпил и принялся за рыбу, которая имела вкус мяса. Точно знаю, что ем карпа, а по вкусу как говядина отварная в соусе. Так китайцы делают, у них мясо как рыба и рыба как мясо, зачем они так делают, вероятно, и сами не знают.

— Вкусно, — сказал я с набитым ртом.

— То ли ещё будет, — ответила Катерина.

Поздней ночью, уставшие и обессиленные мы лежали с ней в моей широкой кровати отдельной палаты военного госпиталя. Катерина дремала на моём плече, а я вспоминал…

— Донька, ты руки мыл? — строго спрашивала меня мама.

— Мыл, — говорил я и показывал ладошки, хитро улыбаясь.

— Иди, моё солнышко, сюда, сейчас мы будем пить молоко с чёрным хлебом, — говорила мама, отрезая большие куски хлеба от серого сверху ржаного каравая.

Молоко с чёрным хлебом на полдник было традицией в нашей семье, и я всегда любил взять горбушку, откусить от неё и запить жирным и вкусным молоком, которое каждое утро приносила молочница из крайнего дома в дачном посёлке.

— Какими успехами похвастаетесь сегодня, молодой человек? — спрашивал мой отец в белом кителе министерства путей сообщения, сидя вполоборота к столу и читая «Ведомости».

— Мы поймали большого кузнечика, — говорил я, разбрызгивая молоко и стараясь быстрее прожевать хлеб и ответить папе свободным ртом. — Он имеет сильные ноги и крылья. Он высоко подпрыгивает и включает крылья, совершая дальние полёты. Папа, а человек может сделать для себя вот такие же ноги и крылья, чтобы передвигаться быстрее всех людей на свете?

— Зачем это ему быть как кузнечику? — деланно возмущался мой отец. — В Москве родился миллионный житель. Это что же будет, если миллион человек будет иметь такие механические ноги и крылья как у кузнечиков? Это будет столпотворение в воздухе. Многие люди попадают и порасшибают себе головы. Вот когда мы достроим транссибирскую магистраль, то людям не нужно будет прыгать и летать, они сядут в тёплый и уютный вагон и спокойно поедут к Тихому океану. А что у вас нового из греческого?

— А ничего нового из греческого нет, — скороговоркой ответил я, потому что увидел моих приятелей, дожидавшихся меня за забором. — Началась греко-турецкая война. Греческий король Оттон Первый решил возродить Византийскую империю и вернуть Константинополь…

— Молодой человек, — поперхнулся молоком отец, — откуда вы такое услышали? Вам нужно поступать в первый класс гимназии, а не заниматься мировой политикой…

Но меня уже не было за столом, мы бежали собирать ватагу, чтобы на плотах выплыть на средину пруда и закричать: «Сарынь! На кичку». Что это такое, мы не знали, но предполагали, что это клич пиратов для атаки.

Плоты были хлипкими, и стоило кому-то из команды ступить шаг не туда, как угол плота начинал медленно тонуть, заставляя всех нас уравновешивать «дредноут».

Все морские бои заканчивались тем, что все команды были в воде и грязными, как мальчишки из простых семей, так и из семей интеллигенции, одетые в матроски с гюйсами и полосками на них. Всем скопом мы пытались отстирать наши матроски, но получалось ещё хуже. Грустные мы шли по дачам, придумывая небылицы о том, как мы нечаянно упали в воду…