Евгений Сухов: Царское дело

КАРА: Наверное.

ХОЛМОГОРОВ: Вы ведь его не провожали до входа?

КАРА: Нет, не провожал.

ХОЛМОГОРОВ: Что происходило дальше?

КАРА: Я стал поджидать Василия Титова с конфектами, но он почему-то все не шел. Потом я услышал крик из комнаты Марты. Очень страшный крик. Я побежал туда и увидел…

ХОЛМОГОРОВ: Где вы находились, когда услышали крик?

КАРА: На кухне.

ХОЛМОГОРОВ: Прошу прощения, но я просто принужден задать вам этот вопрос: что вы увидели?

КАРА: Это было ужасно… (Закрыл лицо ладонями.) Я увидел истекающих кровью Марту и Ядвигу. Я подбежал к Марте. Она была мертва. Но Ядвига была еще жива. Не помня себя, я побежал обратно через кухню в переднюю, чтобы через общие сени выбежать на лестницу и позвать на помощь доктора Бородулина, и в это время увидел спину человека, который вбежал в переднюю из залы впереди меня. Он выскочил в сени и буквально вылетел на улицу – мне было его уже не догнать. Да я, кажется, и не подумал об этом. Мои мысли были о том, что, может быть, еще возможно спасти Ядвигу. Поэтому я бросился на второй этаж и стал звонить к доктору. Когда он пришел, я проводил его в комнату Марты и принялся искать матушку. Я нашел ее в столовой… Она лежала ничком в луже крови… Я кинулся к ней, стал тормошить, что-то кричал. Но она… (произнесено в отчаянии) она тоже была мертва…»

Иван Воловцов вдумчиво перелистывал запутанное дело страницу за страницей.

Приметы предполагаемого преступника были следующие: узкая спина, приподнятые плечи, бритый затылок. Одет в черное полупальто. Все это было записано помощником пристава Холмогоровым со слов Александра Кары. Маловато, конечно же, но все-таки лучше, чем ничего. Под подозрение попали живший в Божениновском переулке и злющий на всю Россию крестьянин Иван Гаврилов, отбывший четыре года в исправительном арестантском отделении, нищий немец Рауль Шнитке, побирающийся в Хамовниках, слуга семейства Кара Василий Титов и… сам Александр Кара.

Первым на подозрении был Иван Гаврилов, имевший прямо-таки зверский вид и презлющие глаза. Этот, похоже, вполне мог бы пришить и женщину, и двух девочек без всякого сожаления. Если бы он был драматическим артистом, а кто-либо из нынешних драматургов написал бы пьесу про Джека Потрошителя, то роль убивца несчастных женщин поручили бы именно ему. Кроме того, у Ивана Гаврилова хоть плечи и не были столь уж узкими, однако имелись черное короткое пальто и бритый затылок. У него вообще вся голова была бритая…

Допрашивал его самолично их высокоблагородие Владимир Иванович Лебедев. И хотя фигура начальника сыскного отделения Лебедева в Москве была весьма известной, держался Гаврилов нагловато и весьма уверенно, как подобает человеку, не причастному к преступлению. Хотя на половину девятого вечера 15 декабря никакого алиби он не имел.

– Был дома, – отвечал он с некоторым вызовом на вопрос Лебедева. – И чё с того?

– А кто это может подтвердить? – напирал главный московский сыскарь.

– Давид, – нахально посмотрел прямо в глаза сыщику Гаврилов.

– И кто этот Давид? – продолжал допытываться Владимир Иванович.

– А пес мой, – с усмешкой ответил Гаврилов и невольно втянул голову в плечи, поскольку нутром почувствовал, что сейчас схлопочет по уху, а то и в челюсть. Однако удара не последовало, и един бог ведает, сколь пришлось приложить усилий начальнику сыскной полиции Москвы, дабы не съездить наглецу по уху.

Гаврилова показали Александру Каре. Со спины. Кара в ответ только пожал плечами: не уверен, дескать, а оговаривать невинного человека и брать грех на душу, мол, не желаю, да и права такого не имею.

Все же Гаврилов был «оставлен в подозрении». Имелась у полициантов и прокурорских такая вот формулировочка, ни к чему особо не обязывающая, однако позволяющая при надобности или приказу начальства досматривать за «оставленным в подозрении», иначе – следить. Гласно или негласно, то бишь тайно…

У нищего немца Рауля Шнитке было все: и узкие приподнятые плечи, и латаное-перелатаное черное, вернее, грязное полупальто, и бритый затылок, поскольку, спасаясь от вшей, он остригся столь коротко, что оставил на маковке продолговатого и шишкастого черепа лишь короткую челочку наподобие той, какую носят дети барчуков и купчиков. Было и еще кое-что у нищего немца. А именно: алиби! В половине девятого его видели у храма Святителя Николая. Шнитке стоял у Святых Ворот и кушал яичко с солью. Посему, как подозреваемый, он вскорости перестал представлять интерес.