Колычев и Бурмин появились в «Паризьене», когда выступление хористок было в самом разгаре. Оркестр, состоящий из гармониста, балалаечника, гитариста, двух ложечников и каких-то рожечников и свирельщиков, наяривал плясовую, три девушки довольно грациозно исполняли русский танец, а остальные выводили незамысловатые слова про сиз-голубчика молодого, который ехал-выезжал по широкому полю.
Дмитрий и Петя выбрали столик и сделали заказ. Бычков, заметив появление новых гостей, незаметно подозвал к себе старшую хора и, кивнув на следователя, пошептал что-то девушке на ухо.
Вскоре к столику Колычева и Бурмина подошла в сопровождении гитариста красивая солистка Лиза и затянула низким контральто «Ямщик, не гони лошадей».
— Петька, как я люблю этот романс! — тихо бросил другу Дмитрий. — Вроде и простые слова, а как душу рвут…
Хочу я средь мрачных равнин
Измену забыть и любовь.
Но память, мой злой властелин,
Все будит минувшее вновь.
Проникновенный голос девушки и впрямь рвал душу. Бурмин с тревогой взглянул в лицо друга. Так и есть, в глазах Мити заблестели слезы. Сейчас заговорит о невесте, с которой расстался два года назад…
— Сердце переворачивается, Петька. Ты помнишь Марту?
— Брось, Митя. У тебя просто нервы напряжены после трудного дела. Не думай сейчас о прошлом. Все позади. Ты еще встретишь другую женщину, — утешать Петр никогда особенно не умел, и сам понимал, что говорит глупости.
«Лучше бы мы пошли в кафешантан. В обществе Лулу Мите было бы не до воспоминаний», — думал он про себя.
— Митя, вспомни, ты ведь собирался веселиться!
— А я веселюсь, — ответил Колычев, вытирая глаза. — Как могу.
Все было лишь ложь и обман.
Прощайте, мечты и покой,
А боль незакрывшихся ран
Останется вечно со мной.
Закончив петь, Лиза поднесла гостям два полных бокала. Дмитрий выпил и кинул девушке на поднос две красных ассигнации.
— А только что клялся, что душой зачерствел, — поддел друга Петр, чтобы немного разрядить атмосферу. — Нет, батенька, до настоящего судейского сухаря ты еще не дотянул!
На следующий день кое-кто в Демьянове позволил себе утверждать, что судебный следователь Колычев и его друг, журналист из Петербурга, напились в ресторане «Гран-Паризьен», взяли лихача и всю ночь катались на тройке в ковровых санях по загородным дорогам, распевая во все горло: «Ямщик, не гони лошадей, мне некуда больше спешить…» Большинство демьяновцев в эту сплетню не верили.
— Вот ведь пустомели, соврут — не дорого возьмут! — говорили скептики. — Будто мы Дмитрия Степановича первый день знаем. Будет он, как купчик подгулявший, натрескавшись в ресторане, на тройке с песнями гонять. Не его это линия! И нечего уши распускать, брехню всякую слушать…
Жизнь вошла в свою привычную колею. На Демьянов снова опустилось зимнее сонное оцепенение. Колычев, чтобы чем-то занять себя на службе, решил разобрать бумаги в ящиках стола и в несгораемом шкафу.
На верхней полке сейфа ему попалась папка с документами Маргариты Львовны Синельниковой. Поскольку Бычков уже давно внес в благотворительные фонды изъятые им суммы, Дмитрий решил вернуть бумаги Серафиме Кузьминичне.
По дороге он зашел в лавку, где продавали игрушки, и купил самую лучшую куклу, какую смог выбрать, чтобы старушка передала ее Наташе. Но оказалось, что Наташа, в синем бархатном платьице и с двумя большими шелковыми бантами в косах, сидит за столом в домике Серафимы Кузьминичны и пьет вместе со старушкой чай с пирожками и вареньем.
Фарфоровая кукла в шляпке с полями произвела настоящий фурор.
— Какая красивая! — шептала Наташа, поправляя кукольные локоны. — Бабушка Сима, можно посадить ее на диван в подушки? Она там не разобьется?
— Посади, деточка, посади. И иди чай допей. Я вот тебе пирожок маслицем намазала, кушай, тебе поправляться надо. Поешь, маленькая, а потом поиграешь.
Но Наташе было уже не до пирожка, и пришлось ее отпустить.
— Наташенька теперь со мной живет, — рассказывала Серафима Кузьминична, наливая Колычеву стакан чая. — Берите вареньица, Дмитрий Степанович, вот — вишневое, а вот — грушевое. Угощайтесь! Мне, старухе, не так тоскливо стало, и о сиротке я позабочусь, на спасение души. Вот только одна у нас беда — в гимназию Наташу брать не хотят. Говорят, учебный год давно идет, не догонит по предметам. А Наташа такая умненькая, она в приютской школе первая ученица была. Она все догонит, а нет, так я учителей на дом найму — подтянут. Директор гимназии небось просто приютскую сироту брать в класс не хочет, влияния дурного боится. Правду-то не скажет, вот и крутит, окаянный! А Наташа такая девочка воспитанная, скромная, она и в приют совсем недавно попала… Другая гимназистка из хорошей семьи такая бывает оторва! Взять хоть Варьку Ведерникову — что она девчонкой творила! А теперь — попечительница гимназии. Может быть, через нее похлопотать, чтобы Наташу приняли?
Читать дальше