Мастер Чэнь: Амалия и Белое видение

Но тут он увидел сверкание отполированного бока моей «Испано-Сюизы», и брови его поползли вверх. А взгляд с искренним восторгом начал переходить на слепящие глаз спицы колеса, на легендарную золотую птицу на носу. Скользнул по лицу господина Эшендена, которого он, конечно, не знал. Потом этот взгляд двинулся дальше, зафиксировался на моих руках в кружеве перчаток, уверенно лежащих на руле.

И вот наконец он — медленно, медленно — поднял голову еще на дюйм.

И встретился со мной глазами.

Это книга о женщине, написанная от имени женщины (литературная наглость), и помогали мне ее сделать тоже женщины. Хотя не только они.

Все начиналось, видимо, в Лиссабоне, где во время вечерней прогулки по городу мне был вручен список великих музыкантов, которых надо послушать, чтобы понять душу нации.

Первым в этом списке стояло имя Амалии Родригез, «королевы фаду», которая для португальцев и сегодня остается тем же, чем Эдит Пиаф для французов, — и это еще мягко сказано.

Музыкальные магазины в ночном Лиссабоне были к тому моменту закрыты, рано утром улетал мой самолет, и диск Амалии, с ее портретом на обложке, я купил только через два дня, уже в Нью-Йорке.

Так я впервые увидел лицо Амалии и услышал ее голос.

Я благодарю замечательную женщину, с которой все начиналось, — сегодня, когда пишутся эти строки, секретаря российского посольства в Португалии Елену Виксне. Ей же принадлежат все уроки португальского, которые Амалия давала на этих страницах своему возлюбленному.

Амалия Родригез-настоящая совпадает с Амалией де Соза по возрасту и, естественно, по характеру. А дальше — не спрашивайте меня, как я учинил это невероятное переселение душ от берега Атлантики к хорошо знакомому мне берегу Малаккского пролива. Может быть, дело тут в том, что я уже много лет знал, что когда-нибудь напишу сказку, действие которой будет происходить на острове Пенанг. Та сказка должна была родиться из песни бывавшего в тех местах Александра Вертинского на стихи Игоря Северянина — песни о бразильском крейсере; в этой песне есть молодая женщина, сидящая у бассейна, и лейтенант с того самого крейсера, и многое другое.

Я знал, что сказка такая будет, задолго до «Любимой мартышки дома Тан» и «Любимого ястреба дома Аббаса», в общем — знал всегда. Женщина у бассейна получила лицо и имя, превратившись в Амалию де Соза, оякорившие бухту корабли закачались на тяжелой волне, а лейтенант с бразильского крейсера превратился в начинающего британского шпиона. С которым, однако, возникли большие проблемы — я не видел его лицо, я не слышал его голоса, молодой человек просто отказывался становиться реальным. И так было, пока в нужный момент под рукой не оказалось фотографии влюбленного в Индию Джорджа Харрисона, с сигаретой, которую он держал «по-хулигански», в ладони, с головой, повернутой вбок.

В этот момент появился на свет Элистер Макларен. Читателю, которого удивит странная для русского языка фраза Элистера «о, мой сладкий бог» из первых глав «Амалии», достаточно вспомнить знаменитое «Oh, My Sweet Lord» Харрисона, и все встанет на свои места.

Мне кажется, эта странная пара отлично чувствует себя вместе где-то в небесном эфире, населенном бессмертными душами и литературными персонажами. И души настоящих Амалии и Джорджа относятся к ним снисходительно.

Но вернемся к нашим женщинам. Ничего бы не получилось (даже притом, что остров Пенанг и город Джорджтаун я знаю до мелочей) без человека, который изучил город лучше всех на свете — до последней улицы и дома. В данном случае это, выражаясь нашим термином, краевед, создатель фонда «Наследие», автор книги «Улицы Пенанга» Кху Сальма Насутион, или просто Сальма.

С ней и ее мужем Расой мы долго объезжали кварталы вокруг Келавай-роуд, где, возле католической церкви, селилась пестрая община местных «евразийцев». Это Сальма указала на домик со странным стеклянным шаром на крыше. Видимо, можно назвать и адрес — Келавай-роуд, 78.

Если Сальма решит проследить историю прежних обитателей дома, и выяснится, что в 20-е годы там жила молодая женщина по имени Амалия, я не удивлюсь ни на секунду. Потому что, когда вы начинаете писать, подобные истории происходят с вами постоянно. И это только сначала от них по шее бежит холод.

Например, я думал, что человек, который в этой книге фигурирует под своим любимым псевдонимом — Эшенден, не был в Малайе в августе 1929 года. Но дальше выяснилось, что не очень понятно, где же он в эти самые недели был. Получается, что в Египте — где никто его не видел. Впрочем, таких странных провалов в его биографии немало. Зато сломанная в том же году шея его секретаря Джеральда прочно впечатана в историю литературы, и не только литературы.