Иван Любенко - Черная магнолия

Мужчины, сидевшие за столиками в кондитерской у Верне, разом повернули головы — незнакомка и впрямь того стоила. Брюнетка увидела, что на нее смотрят, замедлила шаг, явно наслаждаясь мужским вниманием.

— Говорили, что на набережной появилось новое лицо: дама с собачкой, — отчего-то вслух выговорил Нижегородцев и отхлебнул глоток терпкого сухого вина.

Отложив «Русские ведомости» со статьей об открывшейся в Москве выставке воздухоплавания, Ардашев задумчиво проронил:

— Она гуляла одна… с белым шпицем.

— Позвольте-позвольте, сударь! Смею заметить, вы пропустили несколько строк. Вторым предложением у Антона Павловича было: «Дмитрий Дмитриевич Гуров, проживающий в Ялте уже две недели и привыкший тут, тоже стал интересоваться новыми лицами».

Адвокат повернулся. Перед ним сидел упитанный, круглый, точно пузырь, господин с редкими и какими-то общипанными усиками, чем-то напоминающими кошачьи. Он был одет в костюмную, слегка помятую тройку. Из жилетного кармашка свешивалась медная цепочка дешевых часов. Заношенная сорочка имела заломы на воротнике — верный признак частой и долгой носки. Покрытые пылью черные туфли казались серого цвета. «Вероятно, холостяк», — подумал Клим Пантелеевич и тут же сказал:

— Вы абсолютно правы. Но тогда мне следовало бы произнести не только упомянутое вами предложение, но и два последующих про этот павильон и их случайные встречи в городском саду. К тому же прошу обратить внимание, что в данном случае мы имеем далеко не полное сходство: у Чехова — блондинка, а перед нами — брюнетка, у него — шпиц, а здесь — пудель.

— Невероятно! Я искреннее поражен вашими литературными познаниями! — восторженно воскликнул толстяк и затряс щеками. — Позвольте быть с вами знакомым. Меня зовут Ярополк Святославович Сорокопятов. Я литературный критик; пишу книгу о ялтинском периоде жизни Антона Павловича. Нахожусь здесь, можно сказать, в командировке и так же, как и чеховский Гуров, — уже две недели.

— Клим Пантелеевич Ардашев, адвокат, — склонил голову в приветственном поклоне присяжный поверенный. — А это мой давний спутник — доктор Нижегородцев, Николай Петрович.

— Рад, чрезмерно, можно сказать, рад… — Сорокопятов вертел в руках пустой бокал и, сглатывая слюну, жадно глядел на початую бутылку Лафита № 17. Заметив это, Ардашев, осведомился:

— Вы позволите угостить вас?

— О да! С превеликим удовольствием! В компании с такими образованными людьми, можно сказать, сам Бог велел…

— Ну, тогда за знакомство!

— Вы так любезны…

Осушив содержимое бокала, литератор заметно повеселел:

— А вы, Клим Пантелеевич, давненько ли в Ялте?

— Сегодня первый день.

— А где остановились?

— Ну, мы поступили так же, как обычно делал Чехов, когда приезжал сюда на отдых: оставили вещи в гостинице, а сами решили осмотреться. Думаю, выбрать какую-нибудь подходящую дачу.

— И долго вы собираетесь ею пользоваться?

— Не знаю, право, — пожал плечами Ардашев, — ну уж по крайней мере лет десять.

— Десять лет? — Сорокопятов удивленно вскинул брови.

— Видите ли, — решил объясниться Нижегородцев, — мы собираемся купить в Ялте либо в ее окрестностях два дома. Прошедшая зима в Ставрополе была такой длинной и суровой, что Клим Пантелеевич уговорил меня отправиться на юг и обзавестись недвижимостью.

— Замечательное решение! Что может быть лучше, чем свой уголок на южном берегу. Такое разве что во сне пригрезится. — Он мечтательно прикрыл глаза и умиротворенно изрек: — Сидеть и писать под цветущей магнолией, любуясь на уплывающее в море солнце. Ах! Правда, мне такое счастье, видимо, уже не улыбнется…

— А вы не расстраивайтесь, — в глазах присяжного поверенного сверкнули озорные огоньки, — приезжайте к нам, когда захотите! Надоест у меня гостить — поживете у Николая Петровича, а потом снова ко мне.

— Вы меня просто удивляете своим поистине чеховским гостеприимством! — восторженно воскликнул новый знакомый. — Помню, как он потчевал меня: «Вы, — говорит, — голубчик, еще рюмку водки налейте и ветчинкой закусите. Непременно ветчинкой! И ни в коем случае соленым огурцом. Огурец он что? Соленая вода и только! А ветчинку-то в московских трактирах к водке всегда подавали. Ее в те времена «казенной закуской» нарекали. А вот следующую — тут уж никуда не денешься! — груздочком солененьким!..»

Ардашев не моргая уставился на собеседника и недоверчиво спросил:

— Вы что же, были знакомы с Чеховым?