Нэнси Бильо - Чаша и крест

И вдруг, в последний день октября, я испытала настоящий удар.

Я шла по главному коридору в сопровождении Элис и вдруг услышала впереди шум и крики. Мимо туда-сюда сновали слуги, они таскали стулья, коробки, подносы и много всего другого. Пройдя еще чуть-чуть, я поняла, куда они все это носят: двери, ведущие в большую залу, были широко распахнуты.

— Что здесь происходит? — спросила я Элис.

— Готовятся к званому обеду, который милорд дает в честь барона Монтегю, — ответила она.

Выяснив, что Гертруда на кухне, я поспешила туда. Теперь волей-неволей придется рассказать маркизе о своих видениях: сомневаюсь, что я смогу спокойно обедать в большой зале.

На кухне повара уже подвесили над огнем огромный чугунный котел, и Гертруда, предварительно надев поверх парчового платья фартук, периодически помешивала его содержимое. По всей кухне плыл приятный запах мускуса.

— Идите сюда, Джоанна! — весело крикнула мне Гертруда. — Посмотрите! Это для леди Си!

Я заглянула в котел: там булькала густая оранжевая жидкость, в которой плавали какие-то семена.

— Это айвовый джем, я варю его специально для нее. В это время года все дарят друг другу подобные подарки. Леди Кэрью — большая мастерица по части джема. Так что я должна сделать еще лучше, чем у нее.

Гертруда пожала изящными плечиками и обворожительно засмеялась, как бы говоря: да, пускай это пустяки, но я все равно этим занимаюсь, и у меня получается отлично, разве не так? Однако с некоторых пор обаяние Гертруды на меня больше не действовало. Но я прекрасно отдавала себе отчет, насколько сильно и опасно это ее оружие.

— А что, так уж необходимо, чтобы званый обед проходил в большой зале? — спросила я.

Гертруда длинной ложкой помешала кипящий джем.

— Мы всегда его там устраиваем. Эта зала вообще используется один только раз в году: когда проводится обед в честь Монтегю. Мужчинам там очень нравится. Они называют это «поиграть в Плантагенетов».

— Но зала такая огромная, а народу будет совсем немного.

— Я бы так не сказала. Мы с Генри, вы, отец Тимоти. Потом еще барон Монтегю, его свояченица и сэр Эдвард Невилл. Невилл всегда бывает на этом обеде, если он в Лондоне. А он как раз сейчас здесь.

Я ничего не понимала.

— А почему барон Монтегю приедет не с женой, а со свояченицей?

Гертруда продолжала помешивать кипящий джем, и меж бровей у нее прорезалась глубокая складка.

— Жена барона умерла в начале года, Джоанна. Я думала, вы об этом знаете.

— Нет… Но я очень сочувствую утрате барона, — смутилась я. — А эта его свояченица, она кто?

— Ее зовут Констанция, она жена Годфри Поула.

— А почему не приедет сам Годфри?

Гертруда сверкнула на меня глазами, потом снова уставилась в котел с айвовым джемом и пояснила:

— Потому что он сейчас в Тауэре.

От одного только слова «Тауэр» у меня задрожали коленки. Кухня была наполнена паром, здесь было очень жарко. Но, вспомнив месяцы, проведенные в камере со стенами настолько толстыми, что даже пушечные ядра им нипочем, я похолодела.

— А за что его туда посадили?

— Кажется, ведется расследование, и Годфри допрашивают насчет его брата, Реджинальда Поула. Тот сейчас в Риме, где сочиняет против короля какие-то воззвания, в которых осуждается развод Генриха с королевой Екатериной и разрыв его с Церковью. Мы все, разумеется, от Реджинальда отреклись. — Гертруда заработала ложкой быстрее. — Но люди короля хотят получить более надежные доказательства нашей верности короне.

— И давно уже Годфри в Тауэре?

— Все эти вопросы, Джоанна, надо задавать моему мужу: в конце концов, это он, а не я, устраивает обед.

Теперь не могло быть и речи о том, чтобы поделиться с маркизой своими страхами, связанными с большой залой. Я молча ретировалась, оставив Гертруду наедине с кипящим котлом.

В тот день до самого вечера все, за что бы я ни бралась, — будь то вышивание или чтение — буквально валилось у меня из рук. Если кто обращался ко мне с вопросом, я долго не могла понять, о чем речь. Ночью мне опять не спалось: я зажгла свечу и долго читала, но так и не смогла успокоиться. Прежде я и понятия не имела, что малейшее подозрение Генриха по отношению к людям, в жилах которых течет королевская кровь, к любому, кто теоретически мог бы претендовать на трон, — прямая дорожка в тюремную камеру. Эх, напрасно я поддалась на уговоры Генри, не надо было оставаться здесь больше ни минуты. До званого обеда было еще целых четыре дня, но мне почему-то уже казалось, что все связанное с этим несчастным обедом таит в себе немалую угрозу.