Нэнси Бильо - Чаша и крест

Я отпрянула, постаравшись вырваться, и отчаянно воскликнула:

— Прошу вас, только не туда!

Но солдат проворно поймал меня за руки.

— Открывай, — скомандовал он, крепко сжимая мои запястья.

Я заскулила от боли.

Бородач открыл дверь. Солдат втолкнул меня в келью. Руки мои были связаны за спиной, поэтому я упала прямо на живот. Охапка старой соломы смягчила удар, иначе я в кровь разбила бы лицо.

Дверь захлопнулась. Я осталась одна в полной темноте. Ну конечно, ведь я прекрасно помнила, что в этом помещении нет окон.

— Помоги мне, Дева Мария! Господи Иисусе Христе, спаси и помилуй меня! — взмолилась я, извиваясь на соломе.

Но помощи не было. Я подтянула коленки к животу и заплакала, как испуганный ребенок. В той самой келье, где десять лет тому назад я наблюдала, как на полу корчится юная монахиня, теперь почти в том же положении корчилась я сама.

«Ты — та, кто пойдет по следу», — стонала в тот памятный день сестра Элизабет.

Неужели Гертруда говорила правду и Элизабет Бартон притворно отреклась от всех своих пророчеств ради того только, чтобы спасти меня? Должно быть, ее жестоко пытали, раз она решилась на этот шаг, чтобы сохранить все в тайне. Смогу ли я выдержать пытки, когда настанет моя очередь?

— Сестра Джоанна! Сестра Джоанна!

Что это? Неужели я схожу с ума? Чей это голос? Уж не сама ли сестра Бартон зовет меня? Я сжалась от страха. Но нет, ведь голос мужской. Это брат Эдмунд!

— Вы меня слышите? — крикнул он.

— Да!

— Идите на мой голос! Я буду говорить, пока вы не дойдете до стены.

Я поднялась на колени и поползла на его голос. Поскольку руки мои были связаны за спиной, я не могла ощупывать пол впереди. И ползла, пока не ударилась макушкой о кирпичную стену. Голову пронзила страшная боль; казалось, еще минута, и я потеряю сознание. Я постаралась глубоко дышать: один вдох, другой, третий… боль немного утихла, и я смогла сесть. Голос брата Эдмунда звучал из отверстия в самом низу стены. Я вознесла в душе благодарность Иисусу Христу и Деве Марии. Прижавшись щекой к шершавой и холодной поверхности кирпича, я наклонилась поближе к отверстию.

— Это монастырь Святого Гроба Господня, да? — спросил он. Теперь брат Эдмунд был совсем близко, и ему не нужно было кричать.

— Да, — ответила я.

— Послушайте, сестра Джоанна! — Он старался говорить как можно более убедительно. — Я не знаю, сколько у нас осталось времени. Но главное для вас сейчас — сохранять спокойствие. Ни слова ни про какие пророчества. Мы еще можем вырваться на свободу. Помните: только не паниковать и ничего не бояться.

— Но как мы отсюда выберемся? И нас наверняка будут допрашивать, а может быть, даже и пытать. Или просто убьют, прямо здесь, еще до восхода солнца.

Брат Эдмунд секунду помолчал.

— Да, — сказал он, — это тоже возможно. В таком случае надо молиться и просить Бога о милости и прощении наших грехов.

Мне казалось, что еще несколько часов назад я полностью приготовилась к мученической смерти. А теперь умирать отчаянно не хотелось, все мое существо противилось этой мысли.

— Но не исключено, — продолжал брат Эдмунд, — что события развернутся совершенно иначе. Похоже, есть что-то такое, о чем мы с вами даже не подозреваем. Откуда Дадли узнал о нашем замысле? Ведь он со своими солдатами прискакал из самого Лондона.

— Думаю, ему рассказал Джеффри Сковилл, — произнесла я, еще крепче прижавшись щекой к холодному камню.

— Что-о? — По голосу моего друга я поняла, что он потрясен. — Быть того не может!

А по-моему, это было вполне вероятно. В то утро, когда мы покидали Дартфорд, чтобы отправиться в Кентербери, то есть на следующий день после Рождества, когда я торопливо собирала еду в дорогу, в дверь моего дома забарабанил Джеффри. Я уже успела договориться с сестрой Винифред, чтобы она на несколько дней взяла Артура к себе: мы с братом Освальдом объяснили всем, что собираемся в паломничество. Собственно, так оно на самом деле и было.

Отшвырнув перепуганную Кити, Джеффри, как буря, ворвался ко мне на кухню.

— Чем это вы тут занимаетесь? — спросил он, даже не поздоровавшись.

— Готовлю еду для друзей, которые гостили у нас на Рождество, — ровным голосом ответила я. — Они собираются в дорогу.

— Куда? — грубо продолжал допрашивать он.

— А вот это не вашего ума дело, — ответила я, решив тоже с ним не миндальничать.

— Я исполняю в Дартфорде обязанности констебля, и мне до всего есть дело, — рявкнул он. — И передайте своим друзьям мой совет: в Кентербери им лучше не ходить.