Леонид Юзефович - Триумф Венеры. Знак семи звезд

Помолчали, затем Иван Дмитриевич спросил:

— Вы обращались в полицию?

— Имел глупость. Нетрудно было предвидеть, что это бесполезно.

— He помните, кому поручили дело?

— Некоему Шитковскому. Буквально через пару дней он заявил мне, что все случившееся — плод моей фантазии. Я его не виню. Нейгардт — страшный человек. И могущественный! Не позавидуешь тому, кто встанет у него на дороге. В конце концов я сам поступил точно так же, как этот Шитковский.

— То есть?

— Мы с Ниной Александровной собрали семейный совет и порешили капитулировать. Слаб человек! Я передал все документы тому чиновнику, на которого мне указывали доброжелатели барона, и тот положил их под сукно.

— Фамилию чиновника не скажете?

— Нет. И не советую вам пытаться ее узнать.

Иван Дмитриевич кинул жетончик в карман, поднялся.

— Что ж…

— Погодите, — остановил его Куколев. — Мы с Ниной Александровной хотим знать, почему с этой штуковиной вы пришли к нам? Неужели вы там в полиции настолько осмелели, что решили заняться бароном Нейгардтом?

— Бароном я займусь позже. А сейчас должен вам сообщить, что такую же штучку получил недавно еще один человек…

— Кто?

— Ваш брат… И он теперь мертв.

Когда спустя полчаса Иван Дмитриевич выходил из кабинета, послышался быстрый шелест платья, он увидел одну из куколевских дочерей. Она застыла в принужденной позе, с книжкой в руках, которую держала вверх ногами. Секунда промедления, и ей сошлось бы дверью по лбу. Милая барышня подслушивала до конца, чтобы не упустить ни слова, иначе не миновать бы ей классической шишки — позорного клейма шпионки на девичьем челе.

Иван Дмитриевич отметил, что под дверью отиралась та из двух сестричек, что посветлее — мастью и глазками в мать.

— Лизочка, — обратился к ней Куколев, — ступай позови Катю. Мы с мамой должны вам кое-что сказать.

В сыскном Иван Дмитриевич думал застать Шитковского, но не застал. Зато Гайпель был на месте. Он сидел за столом и что-то выписывал из лежавшей перед ним толстой книги. Иван Дмитриевич отогнул обложку, прочел имя автора — аббат Бонвиль — и заглавие: «Иезуиты, изгнанные из рядов масонства, и их кинжал, сломанный масонами».

— Вижу, вижу, — сказал он, — сегодня ты дело делаешь. А вчера чем занимался?

— Я же у вас в помощниках. Пытался расследовать.

— И чего нарасследовал?

— Кое-что, — скромно сказал Гайпель.

— У Вайнгера узнал про эту отраву?

— Нет, не успел. Вчера в Мариинском театре давали «Волшебную флейту», и я решил, что нельзя упускать случай.

— Ах ты, крымза! — вскипел Иван Дмитриевич. — Я тут до ночи не жрамши бегаю, а ты в оперу? Моцарта ему! Ишь, меломан!

— Моцарт, если вы не знаете, был масоном, — с достоинством отвечал Гайпель.

— Да хоть чертом лысым! Я тебе что велел?

— Между прочим, «Волшебная флейта» считается энциклопедией масонской жизни. Музыка может нам дать ключ к разгадке этого дела. Моцарт все-таки! Имеющий уши, так сказать, — чуть заметно улыбнулся Гайпель, намекая на то, что самому Ивану Дмитриевичу бо-ольшая медведица на ухо наступила.

Двумя руками Иван Дмитриевич взял сочинение аббата Бонвиля, приподнял, примериваясь к затылку своего помощника.

— Бей, но выслушай, — сказал Гайпель.

— Ну?

— Помните, вчера в «Аркадии» вы спрашивали про красный зонтик?

— Так. Дальше.

— Билет, кстати, на свои деньги купил, не на казенные, — ввернул Гайпель, обиженно косясь на Ивана Дмитриевича. — И на спектакле я вдруг подумал… Музыка, что ли, на меня подействовала, но я подумал: у масонов кругом знаки, и ваш красный зонтик вполне может быть знаком.

— Знаком чего?

— Солнца, например, если они берут знаки из астрономии. Я взял книгу, пытаюсь понять. Большая Медведица открывает врата, солнце, скажем, закрывает. Врата ночи, тьмы или что-нибудь в таком роде. Возможно, все, что я говорю, чушь, выеденного яйца не стоит, но мне кажется, что Куколев открыл какие-то врата и был убит. Иными словами, он проник в чью-то тайну. За это его и…

Иван Дмитриевич молчал. Масоны или не масоны, а чего-то Яков Семенович и вправду боялся. Как он тогда раскричался в лесу: «Кто послал вас шпионить за мной?» Смешно, а ведь неспроста. Исчезновение Марфы Никитичны тоже казалось теперь связанным с его смертью. Может быть, ему тем самым подавали опять же знак: берегись, мол. И что за вещицу она случайно прихватила с собой? Не жетончик ли?

Иван Дмитриевич положил на стол труд Бонвиля, доказывающий, что иезуиты, во всяком случае, к убийству Куколева не причастны: их кинжал был сломан.