Сергей Лавров - Мултанское жертвоприношение

Он подкинул в умирающий костер последнюю ветку, сжал зубы и приготовился к драке. В револьвере у него оставалось три патрона, и Константин Афанасьевич решил стрелять теперь только в упор, когда набросятся. Валежник полыхнул как-то бледно, но вокруг почему стало светлее. Показались из серой мглы стволы ближайших сосен. Крикнула первая сойка, за ней еще одна — и сыщик понял, что наступило утро.

Он еще некоторое время сидел в своем убежище, готовый к последней схватке, но уже ничего подозрительного не видел более. Ночные страхи улетучились, точно их и не бывало, и полковник уже и сам не понимал ясно, было ли все это, или только пригрезилось его воспаленному жаждой воображению. Когда взошедшее светило окрасило в янтарно-желтые цвета стволы сосен, Константин Афанасьевич выпустил револьвер на песок, уронил усталую голову на грудь, и забылся крепким сном.

Пробуждение его было ужасным. Кто-то вонючий и тяжелый цепко ухватил его за горло и за грудь, тряс, душил и орал нечто угрожающее, нечленораздельное. Содрогнувшись всем телом, ощутив резкую боль в раненом колене, которое нападавший придавил к земле, Кричевский, едва разлепив тяжелые веки, наудачу ударил противника хуком с правой, приблизительно в то место, где должна была бы находиться его челюсть. Ощутив, что попал, он тотчас с победным выкриком добавил левый прямой — и коварный враг отлетел прочь, рухнув наземь, после чего взвыл дурным голосом и гнусаво произнес:

— Васька, я его сейчас придушу! Он мне нос сломал! Сволочь!

Заслышав в голосе нападавшего знакомые нотки, полковник поспешно продрал слипшиеся глаза, еще не веря своему счастью, и увидал склонившееся над ним заботливое одноглазое лицо брата Пимена.

— Хвала Господу! Нашелся! Хвала Господу! — повторял монах, часто крестясь.

— Братцы! — не своим голосом завопил Кричевский. — Вы нашли меня, братцы! Воды! Воды скорее дайте!

Он вцепился скрюченными пальцами в большую солдатскую флягу на поясе монаха, и только мешал ему отвязывать ее, торопя и дергая лихорадочно.

— Ты, мерзавец! — злобно, со слезами на глазах, сказал ему Петька Шевырев, сидя на песке напротив, запрокинув голову и унимая кровь, густо струящуюся из его разбитого и припухающего на глазах носа. — За что ты меня так двинул?! Я, как дурак, без сна, без роздыха, ищу его вторые сутки, а он на тебе! Драться лезет! Елки-палки! Очки треснули! Сейчас юшка уймется — я тебе покажу!

Утолив первую жажду, оторвавшись от горлышка, и не выпуская фляги из дрожащих рук, Кричевский сказал счастливо:

— Так чего же ты меня душить кинулся, балда?! Я тут таких страхов натерпелся! Скажи спасибо еще, что не застрелил тебя!

— Я? — изумился побитый ни за понюх табаку журналист. — Душить тебя?! Да я на радостях тебя тряс! Чтобы разбудить! Чтобы узнать, живой ли ты! Сидел тут такой скрюченный, маленький! Мы тебя так искали, так искали! Я все ноги в кровь сбил, вон, посмотри, если не веришь!

— Не хочу твоих вонючих онуч видеть! — отшутился полковник, опять припадая к желанной фляге.

— Действительно, Костя! — укоризненно сказал брат Пимен, оглаживая заботливо сыщика по голове, стряхивая с плеч хвойные иголки. — Не дело так пропадать, не сказавшись! О нас бы хоть подумал! Встали утром — а тебя и след простыл! Что прикажешь делать?!

— Да-да! — подтвердил Петька, унимая вместе с кровью из носу и обиду свою на незаслуженную оплеуху. — Вот так и пошла бы новая легенда, как вотяки украли и замолили статского советника из Петербурга! Вот уж Малмыжская полиция тебя бы искала! Пол-уезда бы пересажали!

— Каюсь, братцы! — сказал Кричевский, поднимаясь на ноги, ощущая с питьем прилив новых сил. — Я и сам не ожидал, что так выйдет! Я тут такого нагляделся! Сейчас расскажу вам!

— Позже расскажешь, — предупредил его брат Пимен. — Мы тут не одни. — И он кивком головы указал в сторону.

Чуть поодаль на сером валуне сидел в спокойной и бесстрастной позе ушастый маленький «вэщащь» в темном армяке с подпояскою.

— Это Федор Васильев, здешний ведун и жрец, — сказал монах. — Он помог нам тебя сыскать.

— Вон оно что… — озадачился Кричевский, глаз не сводя с «вэщащя». — Поддалась, значит, бабка Мария вашим уговорам, указала, где колдуна сыскать!

— Как ей было не указать, коли ты пропал? — сказал брат Пимен. — Она, чай, божья душа…

— Да уж… И взяла за это немало! — съехидничал Петька. — С тебя, Костинька, расходы!

— Не злопыхай, раб божий Петр, — строго указал монах. — Она женщина пожилая, одинокая, ей о пропитании своем думать надобно, а вы, господа городские, не обеднеете. Ты как, Костя? Идти сам сможешь? Далеконько ты убрел! Верст на пятнадцать-двадцать от деревни! Мы к тебе всю ночь шли! Но, полагаю, при свете дорога быстрее будет.