Сергей Лавров - Мултанское жертвоприношение

И только успел Константин Афанасьевич произнести эти слова, как свечной огарок в фонарике его затрещал и погас, и в купе над головами обоих приятелей сгустилась непроглядная тьма.

Первопрестольная встретила их пыльным теплом, шумом, руганью, криками извозчиков. Шевырев тотчас накупил у мальчишек московских газет и принялся жадно пробегать колонку за колонкой, пока Кричевский сухо и неуступчиво торговался с носильщиками-татарами за перенос багажа через Каланчевскую [6] Ныне Комсомольская площадь. площадь на перрон Казанского вокзала. Поезд до Казани уходил через час с небольшим.

— Вот ведь досада! — сказал журналист, стукнув тыльной стороною ладони об газетный лист. — Опоздаю на коронацию воротиться! На Ходынском поле такие торжества затеваются [7] В 1896 во время коронационных торжеств на Ходынском поле в Москве произошла давка и было затоптано и задушено, по официальным данным, 1389 человек, 1300 человек были изувечены. ! Хотел старшего своего свозить, императора показать ему.

— Что ни делается — все к лучшему, — философически заметил Кричевский. — Про коронацию строчить все питерские писаки будут, а про Мултанское жертвоприношение только ты один, да Короленко, ежели приедет.

— Господа! — раздался звучный голос у него за спиной. — Я услыхал невольно про Мултан и полагаю, что нашел в вас попутчиков, как минимум, до Казани?

Приятели оглянулись. За спиною их стоял знаменитый присяжный поверенный во всей своей красе, в безупречно сшитом сюртуке и модных узконосых штиблетах.

— Может быть, объединим усилия наши? — сказал он, поигрывая тростью. — Вот и прекрасно! Носильщики! Берите все, и вон тот багаж тоже! Я заплачу. Позвольте мне оказать эту маленькую любезность уважаемому представителю следствия!

Карабчевский добродушно-иронически улыбнулся Кричевскому.

— Я ведь не ошибаюсь, нет? Вас, господин полковник, Департамент заслал в Мамадыш, чтобы тамошние Видоки не выглядели на процессе столь же глупо, как обычно?

Кричевский поморщился, потому что адвокат почти дословно повторил напутственные слова господина директора Департамента. Они пошли вслед Карабчевскому, а позади пыхтящие татары волокли поклажу. Багаж присяжного поверенного, выставленный вдоль вагона, превосходил кладь обоих друзей, вместе взятую.

— Ты с ним знаком? — шепнул Петька, глядя в прямую, как доска, спину преуспевающего адвоката.

— Весьма отдаленно, — пожал плечами полковник. — Иногда, как видимся в судах, раскланиваемся. Ты, пожалуйста, посмотри за вещами, а я на телеграф отлучусь. Хочу Верочке телеграмму отбить, что мы уже в Москве.

— Молодожен! — безнадежно махнул толстою веснушчатою рукою Петька. — Это пройдет! Я прежде тоже Юлии весточки с каждого полустанка посылал. Скучно! Я лучше займусь Карабчевским. Заполучить его интервью — удача немалая!

Константин Афанасьевич подал краткую телеграмму, в которой просил себя и Настеньку беречь, и вышел прямо к поезду, на пустынный еще перрон. Там, поодаль спального вагона, общего у них с Карабчевским, Петька Шевырев, шмыгая носом от возбуждения, ломая грифели о бумагу, интервьюировал петербургскую знаменитость.

— Родился я в Николаеве, Херсонской губернии, — нимало не кочевряжась, даже с удовольствием, повествовал о себе Карабчевский. — Матушка моя херсонская помещица. Отец — Платон Михайлович, дворянин, полковник, командир уланского полка, имел весьма экзотическое происхождение. Во время завоевания Новороссийского края каким-то русским полком был забран турецкий мальчик, определенный затем в кадетский корпус и дослужившийся в военных чинах до полковника. Фамилия ему была дана от слова «Кара» — «Черный». Этот турчонок, Михаил Карапчи, мой дед, принял с крещением фамилию «Карабчевский».

По мере повествования своего Николай Платонович поворачивался и подставлял весеннему яркому солнцу то одну смуглую щеку, то другую, для равномерного загара.

— Так вы, стало быть, внук крымского обер-полицмейстера? — спросил, подходя, Константин Афанасьевич. — То-то легко вам было сведения по делу Палем [8] О деле Ольги Палем читайте роман С. Лаврова «„Бомбистка“ Оленька». в Симферополе собирать!

— Батюшка умер, едва мне исполнился год, — не обращая внимания на ремарку Кричевского, продолжал адвокат, прижмурясь от солнечного света. — Матушка до двенадцати лет учила меня дома. Знаете, как пишут в формулярном списке, «образования домашнего, арифметику знает». Я как-то более в детстве склонен был к естественным наукам.