Эллис Питерс: Святой вор

— Потому меня так и назвали, — честно признался юноша, и легкий румянец, поднявшийся по его шее из складок капюшона, залил его щеки, однако, судя по всему, юноша этого вовсе не стеснялся. Он не опустил своих красивых глаз и не оторвал взора от лица женщины. И на лицо ее, пребывавшее в последней стадии покоя, неожиданно сошла давно ушедшая красота, сделав его еще более спокойным и привлекательным. — Я кое-что понимаю в музыке, — сказал он.

Сказано это было так просто и уверенно, без всякого хвастовства и похвальбы, что в прозрачных глазах леди Донаты вспыхнула искорка интереса.

— Вот и хорошо! Вот и покажи, на что ты способен! — вымолвила она с одобрением. — Музыка меня всегда хорошо усыпляла. А когда ко мне приступают бесы, она мне и в утешение. Сейчас они спят, а я нет. — Лежавшей на покрывале рукой она сделала легкое движение, указывая на сундук, что стоял в углу комнаты. — Там лежит псалтерион. Правда, его давно уже никто не брал в руки. Если умеешь, попробуй. Полагаю, будет славно вернуть ему голос. В холле есть еще арфа, но на ней теперь тоже никто не играет.

Тутило не заставил себя долго упрашивать, он подошел к сундуку, поднял тяжелую крышку и заглянул внутрь, рассматривая хранившиеся там вещи. Увидев то, что нужно, он вынул небольшой псалтерион, напоминавший формой и размером крупное свиное рыло. На этом инструменте играли, уперев его в колени. С искренним интересом и любовью во взоре Тутило держал псалтерион в руках, однако чуть нахмурился, заметив, что один пучок струн порван. Затем юноша снова заглянул в сундук, ища птичье перо, которым следовало играть, и, не найдя его, опять нахмурился.

— Было время, когда я очиняла перья чуть ли не каждую неделю, — сказала леди Доната. — Извини, что мы пренебрегли своими обязанностями.

Она виновато улыбнулась, но Тутило вновь переключил свое внимание на инструмент.

— Я могу играть и ногтями, — сказал юноша.

Не мешкая и без всяких церемоний, он подошел к постели, сел на краешек, установил псалтерион у себя на коленях и уверенной рукой провел по струнам, извлекая из инструмента нежный, дрожащий звук.

— У тебя короткие ногти, — заметила леди Доната. — Ты порежешь кончики пальцев.

В ее голосе еще не стерлись краски, что придавало речи живую выразительность. Кадфаэль подумал, что так могла бы говорить мать, заботливо и снисходительно предупреждая неосторожное дитя о том, что оно вознамерилось совершить нечто, из-за чего ему может сделаться больно. Да нет, скорее не мать и даже не старшая сестра, но женщина, находящаяся в отношениях более близких, чем кровное родство, ибо такие отношения, свободные от бремени долга, равно как и прочих обязанностей, могут возникать мгновенно и оказаться необычайно тесными. Да и не было у леди Донаты времени обращать внимание на какие-либо условности. Впрочем, услышанное юношей не явилось прямым признанием, однако он бросил на женщину открытый, горящий взгляд, не столько удивленный, сколько настороженный. Руки юноши на мгновение застыли, он улыбнулся.

— На кончиках пальцев у меня мозоли, вот посмотрите! — Он вытянул руки и разогнул свои длинные пальцы. — До того как я поступил в Рамсейскую обитель, я целый год был арфистом у хозяина моего отца в маноре Бертон. А теперь позвольте я попробую сыграть! Правда, струны тут порваны, так что простите мне огрехи.

В голосе Тутило слышалось извинение, а также некоторое замешательство, словно проявившему о нем заботу человеку он вынужденно давал понять, что в этом не было никакой необходимости.

Юноша взял в руки настроечный ключ, лежавший в сундуке вместе с инструментом, и принялся подкручивать колки, подтягивая сделанные из кишок струны. Струны издавали тонкие звуки, напоминавшие жужжание насекомых, и покуда поглощенный своей работой Тутило сидел, склонив голову над инструментом, леди Доната, откинувшись на подушках, глядела на него из-под полуопущенных век тем более пристально, что юноша теперь не обращал на нее внимания. И все-таки этих двоих и впрямь связала какая-то необычайная близость, ибо когда Тутило за работой улыбался, мягко и нежно, то же самое делала и леди Доната, следя за тем, с каким удовольствием и сосредоточенностью тот возится с псалтерионом.

— Подождите немного, — попросил юноша. — Одна из порванных струн довольно длинная, я ее, пожалуй, натяну. Это лучше чем ничего, хотя звук тут будет слишком высоким.

Его руки были приучены к арфе, и юноша проворно и весьма умело заново укрепил и натянул порванную струну.