Валерий Введенский - Приказчик без головы

Она развернулась и с ходу наткнулась на Климента Сильвестровича.

– Что-то забыли? – спросил он участливо.

– Нет! Введенскую улицу как найти, не подскажете?

– Она недалеко. Прямо, прямо, через три встречные улицы направо. Не перепутайте. Налево Введенская Рыбацкой называется.

– Странно как…

Странно, что сторона Петербургской называется. Петербург – город прямых улиц, пересекающихся под прямым углом, а на Петербургской иной раз и проспекты заворачивают!

Глебкино жилище Сашенька нашла не без труда. По Введенской улице бродили гуси с утками, изредка попадались привязанные к колышкам козы, но вот прохожие ни разу не встретились. С трудом не запачкав юбку, прыгая через непросыхающие по полгода лужи, перестукав множество окон с вопросом, не здесь ли живет мещанка Прибабкина, а если не здесь, то где, в самом конце, почти у Кронверского проспекта, Сашенька нашла покосившуюся избу. Открыв калитку, прошла внутрь мимо грядок с овощами и будки с ленивой дворняжкой, даже не тявкнувшей на посетительницу. Сарай оказался позади дома. Открыв дверь из необструганных досок, княгиня зашла внутрь.

Так сладко во втором часу пополудни спят только юноши. Для них ночь – самое ценное время. Всю до капельки надо выжать ее на гулянки, на посиделки с приятелями и юными прелестницами: пить вино, курить папиросы, мечтать о счастливом будущем. И только под утро завалиться спать, чтобы попытаться увидеть его воочию.

Глебка, развалившись на сене, мягко посапывал.

– Эй, добрый вечер! – крикнула Сашенька.

Мальчишка тут же подскочил, с перепуга опрокинув на себя невесть откуда взявшуюся здесь шляпную коробку дорогого модного магазина. Крышка с коробки слетела, и на сено высыпались сокровища, которые Глебка там хранил: огрызок карандаша, фотографическая карточка королевы Виктории, блестящие фантики от конфект…

– Ой! Вы? Я все узнал! Садовая…

– Дом 78 квартира 11.

Юноша растерянно попятился. Сашенька поспешила успокоить расстроившегося Глебку:

– Не бойся! Рубль ты честно заслужил.

И расстегнула ридикюль…

Сашеньке всегда хотелось умереть легко. Но не так рано! Ее тридцать пять, полвека назад пора увядания и первых внуков, теперь считались возрастом средним, впереди маячил бальзаковский, бурный прогресс медицины дарил надежду прожить как минимум до шестидесяти, а то и до преклонных семидесяти лет.

Удар, страшный и сильный, в первый миг отключил зрение, следом подкосились ноги и померкло сознание. Падения собственного тела Сашенька уже не почувствовала…

Дмитрий Данилович вернулся домой разбитым. После занятий умственных ломота даже сильней, чем от физических: ноги сводило, ныл живот, дрожали руки. Потому против своих правил в неурочный час князь вытащил из заветного ящичка сигару и чиркнул спичкой. Дым приятно обжег горло. Тарусов по-мальчишески выпустил его колечками. Потом подошел к буфету, налил в пузатую, на тоненькой хрустальной ножке рюмку коньячок, чокнулся с зеркалом, с чувством выпил и рухнул на софу, наслаждаясь редкой в их доме гостьей – тишиной. В квартире – никого, лишь он и Обормот, тихо посапывавший на этажерке. Несчастная Клаша в лечебнице, Наталья Ивановна гуляет с детьми. Вероятно, и Лешич с ней, на финал процесса ни он, ни Сашенька почему-то не остались.

А закончился суд быстро.

Дитцвальд, не поднимая глаз от бумаг, протараторил, что обвинения с Муравкина сняты, и Якоб, стукнув молоточком, освободил Антипа из-под стражи. Тот бросился к Марусе, но целоваться-обниматься не полез. Выхватил из ее рук младенца и выскочил из зала. После Тарусов встретил Муравкиных на крылечке: Антип громко выговаривал жене за измену, Маруся закрывала платком заплаканное лицо, чтоб не видно было синяк под глазом, и тихонько скулила. Попрощаться не довелось – поклонницы поднесли Дмитрию Даниловичу огромный букет чайных роз с капельками росы на бутонах и, окружив со всех сторон, препроводили к экипажу.

Ах, эти сладкие минуты славы!

Дмитрий Данилович вытянулся на софе. Хорошо-то как! Словно зимой на тройке летишь. И даже колокольчик где-то вдалеке звенит… Князь не сразу сообразил, что не колокольчик, а в дверь ему звонят! Вышел в коридор и остолбенел. В прихожей озирался по сторонам околоточный Челышков. Увидев князя, смутился:

– Я звонил, ваше сиятельство! Но никто не открыл. Дверь толкнул, а она не заперта. Вот и вошел!

– Все моя проклятая растерянность. С непривычки забыл запереть. Чем обязан, голубчик?