Напарники чередовали работы на Полях Смерти с визитами в Большой монастырь буддистов. И хотя кремации приносили меньше прибыли, чем захоронения, это была дополнительная реклама, увеличивавшая и без того длинный список клиентов, стремящихся узнать побольше.
А по вечерам, вернувшись на баркас, Цы будил Третью, чтобы удостовериться: девочка чувствует себя хорошо и выполнила свою работу в рыбной лавке. Если так и было, он делал сестре маленькие подарки — деревянные фигурки, которые сам выпиливал в свободные от кладбищенских трудов минуты. Потом давал Третьей лекарство, проверял ее упражнения по чистописанию и проходил вместе с ней список тысячи слов, который дети, обучающиеся чтению, должны знать наизусть.
— Я спать хочу, — жаловалась девочка, но брат гладил ее по голове и уговаривал посидеть еще чуть-чуть.
— Ты должна учиться. Ведь не хочешь же ты остаться простой рыбачкой?
И тогда Третья снова брала листок, прикусывала кончик языка и принималась за урок. А когда все уже спали, Цы, запасшись фонариком, уходил на берег, в ночную стынь, и под звездным небом портил глаза, старательно изучая главы «Предписаний, оставленных духами Лю Цзюань-цзы», замечательного трактата по хирургии, который он приобрел по дешевке на книжном рынке. Так Цы учился, пока его совсем не одолевал сон или пока дождь не гасил его фонарь. Тогда — и только тогда — юноша искал для отдыха щель где-то между ногами Сюя и гнилой рыбой.
Но каждую ночь, каждую без исключения, пока веки его не смыкались от усталости, Цы вспоминал о позоре своего отца, и сердце его наполнялось горечью.
* * *
По прошествии нескольких месяцев юноша уже умел отличать случайные раны от тех, что нанесены с намерением убить; умел определять, какой удар нанесен топором, какой — кинжалом, кухонным ножом, мечом или серпом; умел выяснить, повесился человек сам или ему помогли; Цы на практике установил, что при самоубийстве используют яда меньше, чем при коварном отравлении, и поэтому одно и то же вещество действует по-разному в зависимости от того, в чьих руках находится. Он открыл, что убийцы действуют грубо и необдуманно, когда ими движет ревность, вспышка гнева или горячка неожиданного спора, а завистники и маньяки, наоборот, хитры и расчетливы.
Каждый новый случай был для ученика судьи как вызов не только разуму, но и воображению. Не имея на то ни надлежащего времени, ни правильных средств, Цы должен был сложить в одну мозаичную картину каждый шрам, каждую рану, каждый воспаленный, затвердевший или приобретший неестественный оттенок участок кожи, каждую деталь, сколь бы ничтожной она ни казалась. Иногда обыкновенная прядка волос или легкое нагноение могли явиться ключами к разъяснению необъяснимого случая.
Упускать что-то важное — было невыносимо.
Каждый новый труп воочию убеждал юношу в безбрежности его невежества. И если со стороны любая его догадка представлялась чудом, то Цы чем больше узнавал, тем яснее удостоверялся в недостаточности своих познаний. Порою он впадал в отчаяние из-за немоты чужого тела: из-за неизвестного симптома, не поддающегося точной идентификации шрама или ошибки в собственных выводах. Тогда Цы еще больше восхищался своим бывшим учителем, судьей Фэном, человеком, привившем юноше любовь к исследованию и внимательность к мелочам. От судьи он узнал много такого, что в университете не проходят. Но и теперь — как и тогда — Цы открывал для себя мир новой мудрости, которой с ним делился Сюй.
Потому что Сюй тоже разбирался в мертвецах.
— Этого не нужно вскрывать. Только посмотри на его брюхо — ишь как раздулось, — советовал он с важным видом, гордясь тем, что тоже может кое-что добавить.
В этом деле Сюй действительно отличался особой наблюдательностью — так же как читал он по лицам и понимал движения людей живых. Он не гнушался переворачивать трупы, находить переломы, следы от ударов, гематомы, он определял причины смерти и способы умерщвления; он мог влет определить профессию покойного — впрочем, как и живого. Этот человечек много лет возился с мертвецами на кладбище, помогал при сожжениях в буддийском храме и — если верить его рассказам — успел поработать могильщиком в темницах Сычуани, где пытки и убийства были самым привычным делом. Подобного опыта у Цы не было.
— Вот там уж казнили так казнили! — хвастался Сюй перед напарником. — Вот где умели убивать! Здесь у нас просто детские игрушки! Правительство заключенных не кормило, да и родственники не всегда приносили еду, так что это была настоящая клетка с волками.
Читать дальше