Ричард Зимлер - Последний каббалист Лиссабона

— Да. Дядя ничего не говорил о нем? — опрашиваю я.

— Не мне. Но Б е ри, у тебя ведь должны быть какие-то еще догадки насчет убийцы. Что ты нашел в подвале? Что-то, что помогло бы понять, кто этот северянин, который за мной охотится? Я должен знать. Если он меня ищет, мне нужно…

— Ничего, — лгу я, не желая доверять ему все, что мне удалось выяснить. Я отворачиваюсь от его недоверчивого взгляда к матери. Она пристально смотрит в огонь, пляшущий в очаге. Я глажу ее по руке. — Как Фарид? — мягко спрашиваю я.

Она оборачивается ко мне, испуганно глядя мне в глаза, и говорит:

— Берекия, я должна знать все. Украли одну только Агаду?

— Да, мне кажется, да. Так как себя чувствует Фарид?

— Тебе не кажется, что нам следует…

— Мама, просто скажи мне, как Фарид…

Она втягивает голову в плечи и отворачивается с пренебрежением.

— Ты ненормальная! — ору я. — Со всеми своими «следует» и приличным образом жизни. И что хорошего это тебе дало?!

Ее глаза наполняются слезами, и она произносит полным отчаяния голосом:

— Как ты можешь так со мной говорить, когда Иуда…?

— Пой эту песенку козлам! — выкрикиваю я.

Я ухожу прочь от нее и Диего, со смесью болезненного сожаления и удовлетворения понимая, что именно я стал зачинщиком спора. Смерть дяди освободила меня от того, чем я был в прошлом, и от будущего. Похоже, гнев и отчаяние стали моим единственным наследием.

Я заглядываю в мамину комнату к Фариду. Он спит, прерывисто дыша и вздрагивая во сне, словно ему снится кошмар. Я протираю его лицо и руки влажным полотенцем, его внутренняя борьба постепенно затихает. Подавленный страхом за его жизнь, я выхожу прочь из дома.

— Куда ты направился?! — кричит мне вслед мать.

— Наружу!

Диего вынуждает меня остановиться, догоняет неверной походкой возле самых ворот, усиленно трет отросшую щетину на лице.

— Если ты не ошибся насчет дяди, — говорит он, — то тебе тоже может угрожать опасность.

— Это не имеет значения. Ни один старый христианин больше не ранит меня. — Пристально глядя ему в глаза, я прибавляю: — Или еврей, если на то пошло!

Он ласково прикасается к моей руке.

— Ты так невинен, сын мой. Ты не представляешь себе, что они могут сотворить. Берекия, мне кажется, ты и твоя семья должны собрать вещи и уехать. Именно это я сам собираюсь сделать. Я разбираюсь с делами, продаю, что могу, а потом убираюсь отсюда, неважно куда. Король не посмеет остановить нас после того, что…

— Мир тебе, — прерываю я, потом вдруг вспоминаю о его записке. Я достаю ее из сумки, сую ему в руки. — Это выпало из твоего тюрбана, когда ты лежал на мостовой. Боюсь, она немного испачкалась в крови сеньоры Розамонты. Прости.

Диего читает записку, понимающе кивает.

— Верно, Исаак. Знакомый из Андалусии. Из Ронды. Памятка, чтобы не забыть встретиться с ним в срок. Моя память уже совсем не та, что была раньше. Твой дядя был знаком с ним.

— A Madre ?

— Фонтан Божьей Матери. Мы должны были там встретиться. Мы были… — Он умолкает и в страхе хватает меня за руку. — Похоже, теперь я начинаю понимать! Исаак говорил что-то насчет продажи книги твоему дяде! Я решил, что она на кастильском, но когда ты сказал, что он хранил книги на иврите…

— Когда?

— За несколько дней до его… до воскресенья. Мы встретились здесь. Ты, наверное, был в лавке. Исаак сказал, что у него есть копия «Книги Хазар» Иуды Ха-Леви, и твой дядя дышал так глубоко, словно пахло миртом.

— Я бы хотел познакомиться с ним, — говорю я.

— Я попробую найти его и привести сегодня к вечеру после ужина. — Когда я благодарю его, Диего добавляет: — Может быть, не стоит сейчас разгуливать по Лиссабону? Тебе следовало…

Я отмахиваюсь от него, выхожу из ворот и спускаюсь к улице Святого Петра. Оглянувшись в последний раз, я вижу поверх стены дворика голову Диего, направляющегося к кухне. А что если мальчишки, пытавшиеся забить его камнями, получили вознаграждение, например, от кого-нибудь из молотильщиков?

«Не бывает случайностей и совпадений, — слышу я голос дяди. — Все несет свой смысл».

Человек в белом неожиданно выскакивает из дверей и тычет мне в лицо книгой в кожаном переплете. Мой нож мгновенно оказывается у его горла, и он выкрикивает мое имя:

— Б е ри! Что ты делаешь?!

Я опускаю клинок: это всего лишь Антониу Эскаравелью со своим изъеденным червями Новым Заветом. Бывший член еврейского совета и серебряных дел мастер, обладающий поразительным проворством, он стал ревностным христианином сразу после насильного обращения и еще более ревностным психом некоторое время спустя.