Ричард Зимлер - Последний каббалист Лиссабона

У дверей церкви Магдалены стояли мужчины с кирками и кайлами, и я быстро свернул налево, к реке. Я оказался на Новой Королевской улице неподалеку от церкви Мизерикордии.

Лавка Симона, поставщика тканей, была в пятидесяти пейсах к западу. По дороге мне встретились четверо мужчин в купеческих одеждах. Они переговаривались через улицу, стоя в дверях домов, и, когда я промчался мимо них, посмотрели мне вслед, но не сделали ни единого движения в мою сторону. Чуть дальше беспризорники пинали туда-сюда плетеную корзинку, словно она была кожаным мячом.

Как описать ощущение от увиденных мной наглухо закрытых ставней, пустых балконов, улиц, на которых не встречалось ни одной повозки? «Так, наверное, выглядит осажденный город, — подумал я. — Город, обреченный на гибель». Вообразив себя призраком, я размышлял, будут ли слышны удары кулака, когда я постучу в двери лавки Симона? Разумеется, да. Наверху открылись ставни. Наружу выглянул бородатый мужчина в широкополой синей шляпе. Это был господин Хуан, домовладелец Симона из старых христиан.

— Прекрати этот грохот! — заорал он.

— Не знаю, помните ли вы меня… племянник Авраама Зарко. Я пришел к Симону Эанишу. Мне надо найти его. Он дома?

— Ты опоздал на два часа. За ним приходили доминиканцы. Вспороли ему брюхо и отволокли туда… — Он махнул рукой в направлении дыма, возносящегося над Россио. — Теперь убирайся. Если в тебе сохранилась хоть капля здравого смысла, тебе следует спрятаться!

— Он мертв?

— Разуй глаза, идиот! Видишь этот дым? Это он. А теперь пошел прочь, маранский сукин сын, пока доминиканцы и за мной не явились!

Я шел прочь, и имена троих оставшихся молотильщиков звучали в голове, увлекая в бездну священного безумия: Самсон-винодел, Диего-печатник и отец Карлос.

Дальше следовало найти Самсона. Его жена Рана, старая знакомая, жившая когда-то по соседству, не сможет мне солгать. Если ее муж явился домой запятнанным кровью дяди, ее глаза скажут мне правду.

Площадь Россио предстала передо мной гнойной раной, в которой личинками копошились кричащие люди. Они толпились вокруг попавших в ловушку карет, прохаживались в большой галерее лазарета Всех Святых, со смехом свешивались с балконов и из проемов окон. Над головой, протяжно крича, кружили чайки. Человек в грязных лохмотьях плясал, и язвы на его ступнях сочились желтоватым гноем.

— Тарантул укусил! — крикнула мне старуха с темной, пергаментной кожей. — Даже ради этого не остановится!

Она засмеялась, потом смех превратился в мучительный сухой кашель.

Над головами толпы перед Доминиканской церковью в небо поднимались темные столбы густого дыма.

Полыхающие чувства толкали меня вперед. Тогда повернуть назад значило отвернуться от самого Бога. Или стать спиной к дьяволу в момент его нападения. Такое было под силу лишь святым.

Неожиданно я увидел на краю бушевавшей толпы господина Соломона, ювелира. Дюжий великан с богатырской мускулатурой кузнеца заломил руку ему за спину. Его шея и волосы были заляпаны дерьмом. У него задрожали колени, когда он узнал меня. Пронзительный взгляд умолял меня спасаться бегством. Я представил себе его голос:

— Скорее, Берекия, пока не поздно!

Его толкнули в спину, и он исчез в толпе.

Я нырнул следом, и внезапная волна вынесла меня в середину. Все мое существо наполнилось ужасом, стоило представить, что в центре этого сборища могла оказаться моя семья. Но телом моим владел жар сродни плотскому влечению. Я продвигался вперед медленно, словно во сне, пока не оказался на краю свободного пространства.

Костер. Треск пламени. Оранжевые и зеленые языки тянутся к самой крыше церкви.

На вершине колокольни доминиканский монах с вздувшейся шеей, протягивая над толпой насажанную на меч отрубленную голову, полным злобы голосом подстрекал толпу:

— Смерть еретикам! Смерть проклятым евреям! Да свершится над ними Божий суд! Пусть они отплатят за свои злодеяния перед детьми христиан! Пусть они…

Пламя, вскормленное телами сотен евреев, отдавало невыносимым жаром. В оцепенении я смотрел в огонь, пока, наконец, не узнал лицо: Несим Фароль, переводчик и меняла, словно выглядывал из окна пламени, не сводя с меня глаз.

Его голова дочерна обуглилась, глаза стали белыми, без радужек. Щадя собственные нервы, я опустил глаза, но прямо у своих ног увидел Моисея Альмаля, канатного мастера, чем-то напомнившего мне бюст Иоанна Баптиста, поставленный на текучую багровую основу. Вокруг костра растекались лужи крови, из которых поднималась груда тел.