Ричард Зимлер - Последний каббалист Лиссабона

— Да.

Мы стоим над ним подобно двум башням. Он огромный и нескладный, словно бык, зачем-то превращенный в человека. Он с трудом поднимается на четвереньки. Мы отступаем. В руках появляются кинжалы. На его бедре красуется влажно блестящее пятно.

— Ты убил моего друга, — говорю я. — Почему?

Он отвечает на иностранном языке, которого я не понимаю.

— Англичанин, француз, немец…? — спрашиваю я.

— Flamenco , — отвечает он на ломаном кастильском. — De Bruges .

Неужто он научился убивать как шохет у северных евреев, ашкенази? Я указываю на него и спрашиваю:

— Nuevo Cristiano ?

Он усмехается.

— Viejo , — отвечает он. Ткнув пальцем в грудь, он шепчет: — Muy Viejo Cristiano , очень старый христианин.

— Зачем ты убил Симона? — В ответ на его неопределенное пожатие плечами, я поджимаю голень к ягодицам, изображая культю. — Torque el ?

Он смеется, но смех превращается в кашель. Он закрывает глаза и склоняет голову, давая понять, что это было неизбежно.

— Дона Менезеш? — спрашиваю я. — Ты ее знаешь?

Он улыбается и кивает. Я отворачиваюсь, чтобы разобрать жесты Фарида, и фламандец набрасывается на меня, опрокидывая своим бычьим весом. Я вырываюсь, но его мозолистые пальцы охватывают мое горло.

Нож глубоко зарывается в подставленное плечо. Я кричу, призывая Фарида. Борюсь. Но он слишком силен. Его мощный захват становится лишь крепче.

Я начинаю задыхаться. Удушающий кашель, запертый в горле, заставляет навернуться на глаза слезы, застящие взор. И все же я отчетливо вижу своего противника. Он напоминает погибшего в куске янтаря скарабея: выпученные глаза, бледное лицо, перекошенный ненавистью рот.

Я понимаю, что когда-то наступает такой момент, когда смерть принимается как нечто неизбежное. Мои пальцы, вцепившиеся в запястья фламандца, разжимаются. Я не чувствую ни гнева, ни страха. Лишь отстраненность. Словно я стою у самого себя за спиной и собираюсь развернуться и уйти. Словно дядя зовет меня с другой стороны улицы Святого Петра:

— Берекия, послушай меня! Я здесь, я жду тебя…

Чудовищная боль. Сжимаемая мощными пальцами шея, горящая огнем. Ручейки солоноватой жидкости изо рта фламандца. Меня вновь вернули в мое тело. Мои глаза и губы забрызганы кровью. Его руки, словно раскрывшиеся створки ворот, бессильно падают вдоль тела. С меня сталкивают его тяжесть. В полумраке проявляется лицо Фарида. Он подхватывает меня одной рукой, второй показывая мое имя.

Судорожно глотая воздух, я замечаю кинжал Фарида, вонзенный в шею фламандца.

— Я цел, — показываю я.

— Я убил его, — сообщает он. На сей раз в руках Фарида не чувствуется неуверенности: пальцы устремляются вперед, сжимаясь в кулак, потом разворачиваются ладонью вниз, словно отсекая ветвь от дерева.

Фарид извлекает из тела наемника наши кинжалы, вытирает их о его штаны. Мы не обмениваемся ни жестом, кроме моей благодарности за спасение: что тут скажешь? Мы продолжаем путь к мельницам. У подножия ближайшей на земле навзничь лежит мужчина, пустые водянистые глаза неподвижно уставились на висящий высоко в небе лунный серп. Его шея все еще хранит тепло ушедшей жизни. Я сажусь рядом на корточки, и передо мной предстает знакомое лицо: это охранник Диего, с которым он приходил ко мне.

Я молюсь, чтобы Диего еще не был призван к Господу.

— Ты ничего не слышишь? — жестами спрашивает Фарид. — Я чувствую рядом движение.

— Нет.

Внезапно из-за мельничного колеса выступает Диего. Он одет в тяжелый, отороченный мехом плащ, доходящий ему до щиколоток. Даже в неверном свете луны я вижу, что его лицо блестит от пота.

— Ты жив, — говорю я. — Почему ты не…

— Берекия, они… они пытаются убить всех молотильщиков! — стонет он. — Каждого из нас. Нигде не безопасно. Мы… мы должны…

— Успокойся. Мы убили северянина там, на тропинке.

Диего хватает меня за плечи.

— Этим дело не кончится. Они добрались до твоего дяди, Самсона и Симона, — а теперь взялись за меня. Неужели ты не видишь: вся группа молотильщиков… Мы все!

Я кладу ладони ему на грудь.

— Не беспокойся. Мы знаем, кто это. Дона Менезеш. Она и еще граф Альмирский — они стоят за всем этим. Они наверняка думают, что молотильщики знают о них все, и могут сдать их королевским шпионам.

— Дона Менезеш?! Это невозможно! Она бы никогда…

— Она занималась контрабандой книг вместе с дядей, — говорю я.

— Но она дворянка!

— Тем проще безопасно вывезти из Португалии рукописи на иврите, ты не думаешь?