Александр Ралот: Дело о старом антикваре

Однако за дверью оказался старичок очень маленького роста с огромной копной седых растрёпанных волос.

– Я к вам, уважаемая Маргарита Сергеевна, – хорошо поставленным голосом пробасил старик. – Примите или как?

– Да, уж входите, – пропуская гостя, ответила женщина. – Что же вы, до седых волос дожили, а трезвоните как шкодливый мальчишка.

– Видите ли, голубушка. Ростом я не вышел, а прыгать мне уже как-то несподручно, вот на цыпочках дотянулся и звоню. Вы уж, извиняйте меня. Знаете ли, военное детство и всё такое, вот рост мой и замер на недостаточном уровне. Зато, в нашем ТЮЗе у меня хорошие роли из-за малого роста имеются, злодея Черномора или там гриба-Боровика. Опять же одеваюсь я в детских секциях, раньше это было заметно дешевле. Да и сейчас кое-какая выгода в этом имеется. Ну, я, собственно, совсем не за этим к вам пожаловал. Я за Кимку, заступаться пришёл.

Маргарита провела артиста на кухню. Предложила чаю и про себя посетовала, что не послала дочку в магазин заранее, теперь она могла предложить к чаю только мёд, которым их снабжал в большом количестве сторож хосписа «Чудо», со старинным русским именем Еремей.

Маргарита села с другой стороны стола, постаралась принять позу, при которой боль в боку была минимальной, и приготовилась слушать.

– С Кимкой мы уж многие годы знакомы. Была когда-то у нас общая пассия, местная красавица Любаша. Девка, скажу я вам, красоты была неописуемой. Ким её всё уговаривал позировать, только она ни в какую. Однако, между мною и художником она всё больше в его сторону дышала. А тут война. Мне годов чуть-чуть не хватило, и в армию не взяли, вот мы с Любой и подались в подпольщики. Только её сразу, на первом же деле, не немцы, а румыны поймали. Она хотела листовки по городу клеить, а её в облаве схватили. Немцы те просто бы расстреляли, у них это запросто было. А румыны избили девушку сильно, да на улицу выкинули. Больницы все эвакуированы, вот и лежала она дома, кровью харкала. Наш Кимушка где-то немецких лекарств раздобыл, продукты хорошие приносил. Такие на чёрном рынке тогда бешеных денег стоили. Да ещё и нам продукты и марки немецкие давал, чтобы подпольщики, что требуется, доставали. Когда мне Никитич рассказал, что Ким теперь в тюряге оказался, я сразу сообразил, откуда у него тогда деньги и лекарства взялись. Он эту картину злополучную продал, чтобы Любу-Любовь свою выходить. Только не вышло у него ничего, поболела наша девонька месяца три да и померла. Видать, отбили ей цыгане проклятые жизненные органы. Выходит, что зря художник с немчурой якшался, только он как лучше хотел, да и нам его деньги и лекарства ой как пригодились. За то ему честь и хвала. Так что, вы уж там постарайтесь, чтоб хороший человек зазря в колонии не оказался. Его и так жизнь покарала. Он ведь после Любаши так ни на ком и не женился, детишек не завёл. Всё время бобылём и жил. Видать, крепко она ему в душу запала. После войны женского пола везде было пруд пруди, но ни одна не смогла его первую любовь перебороть. Однако заболтался я с вами, а у меня скоро репетиция. Бармалей я, знаете ли, злобный, буду деду морозу всякие козни строить, чтобы ребята малые на меня свои кулачки сжимали. А это, скажу я вам ещё то искусство. Тем более, что наш дед мороз, хоть статью и вышел, но алкаш, каких поискать надо, и нос у него не накрашенный, а от его натуры пропитой такой иссиня-красный.

Актёр ушёл, а в ушах Маргариты всё ещё звучал его бас – «Первая любовь, лекарства, деньги».

«Ох, как всё непросто. И чего сам Ким молчит, ничего не рассказывает, зачем деньги в Судак переводит. Одни загадки. Надо бы Силуянову про адвоката напомнить, но если он упрётся, то никаким трактором его с места уже не сдвинешь. Звонить или не звонить, вот в чём вопрос». Маргарита добралась до дивана, взяла трубку и нажала кнопку быстрого набора.

Закончив разговор, она достала свой планшетник и долго рылась в недрах интернета. Всё более-менее интересное она копировала и складывала в созданную папку «Ким. Спасение». Материала было не очень, но и то, что она нарыла, было чрезвычайно любопытным.

Боль незаметно уползла куда-то за спину, и женщина незаметно для себя задремала.

Ей снились картины художника Монро, какие-то цифры и даты из его биографии, красивая девушка Люба, избитая до полусмерти румынскими солдатами, плакаты и афиши послевоенных лет.

Тихо подошла дочка, накрыла мать пледом, забрала планшетник.

Марго открыла глаза.

– Никитича привела? – спросила она, окончательно прогоняя сон.