Александр Макколл Смит - Синие туфли и счастье

– Что вы об этом думаете? – спросила мма Рамотсве.

Мма Макутси развернула письмо и положила на стол перед собой. Бумага, как она заметила, была помята – похоже, что кто-то смял письмо и отбросил. Нельзя сказать, что этим письмом дорожили. Оно вызвало только гнев и страх.

«Ну, мма Цау, – прочитала вслух мма Макутси. – У вас хорошая работа. Хорошая, не правда ли? На вас работает масса народу. Вы получаете свои деньги в конце каждого месяца. Все отлично складывается, не правда ли? И для вашего мужа тоже. Он очень доволен тем, что у вас есть хорошая работа, потому что может питаться задаром, правда? Должно быть, приятно в этой жизни все получать без труда. Это мало кому удается, но у него получилось.

Но, видите ли, я знаю, что вы крадете продукты ради него. Я вижу, как он становится все толще и толще, и думаю: вот человек, который питается задаром! Я могу поручиться, что это так. Конечно, вы не хотите, чтобы другие знали об этом, поэтому послушайте меня, послушайте внимательно, пожалуйста: я свяжусь с вами для того, чтобы вы смогли убедить меня никому не рассказывать о том, что я знаю. Не волнуйтесь, вы обо мне скоро услышите».

Кончив читать, мма Макутси подняла взгляд от письма. Огорчение от мысли, что Пхути Радипхути разорвал помолвку и ее ждет безрадостное будущее, сменил гнев.

– Это шантаж! – воскликнула мма Макутси. – Это… Это… – Возмущение охватило ее. Она не могла подобрать слов, чтобы выразить, что чувствует.

– Это дурной поступок, – добавила мма Рамотсве. – Даже если мма Цау ворует, автор этого письма поступает еще хуже.

Мма Макутси была полностью согласна со своей работодательницей:

– Да. Дурной поступок. Но как нам выяснить, кто написал письмо? Оно без подписи.

– Такие письма всегда без подписи, – подтвердила мма Рамотсве.

– У вас есть какие-нибудь идеи? – спросила мма Макутси.

Мма Рамотсве должна была признаться, что никаких.

– Но это не значит, что мы не найдем автора, – улыбнулась она. – У меня ощущение, что мы очень близко от этого человека. Не знаю почему, но я уверена, что мы знаем эту женщину.

– Женщину? – переспросила мма Макутси. – Как мы можем узнать, что это женщина?

– Я просто чувствую это, – пояснила мма Рамотсве. – Это женский голос.

– Вы уверены, что это не потому, что я читала письмо? – спросила мма Макутси.

Мма Рамотсве, поразмыслив, ответила. Нет, не потому. Голос – голос самого письма – принадлежит женщине. И, как она объяснила мма Макутси, у нее есть ощущение, хотя трудноуловимое, что она знает эту женщину.

После обеда мма Рамотсве занялась составлением одного из своих списков. Она любила заниматься этим, когда жизнь усложнялась, как теперь, словно сам факт составления списков помогал ей увидеть все в перспективе. Даже больше: зачастую занесение проблемы в список приводило к ее решению, словно запись подталкивала мозг к действию. Мма Рамотсве приходилось слышать, что так же может действовать сон. «Ложись спать с нерешенной проблемой, – как-то посоветовал ей мистер Матекони, – и утром получишь ответ. Это всегда срабатывает». Затем он рассказал о том, как однажды лег спать, мучительно раздумывая над тем, почему довольно сложный дизель никак не запускается, а ночью ему приснились разомкнутые контакты тягового реле. «А когда я наутро пришел в гараж, – сказал мистер Матекони, – так и оказалось – слишком свободные контакты. Я их подтянул. И двигатель мгновенно запустился».

Вот, значит, что он видит во сне, подумала мма Рамотсве. Дизельные двигатели. Тяговые реле. Топливопроводы. Ей снилось совсем другое. Часто она видела во сне своего отца, покойного Обэда Рамотсве, доброго и отзывчивого; человека, которого все уважали, потому что он был редким знатоком скота, к тому же во всех его действиях сквозило достоинство, неотъемлемое качество мотсвана старой закалки. Эти люди понимали, чего стóили, но не щеголяли этим. Они могли, не дрогнув, смотреть в глаза любому; даже самый последний бедняк не сгибался перед теми, у кого были власть и богатство. Люди не понимали – мма Рамотсве чувствовала это, – насколько духовно богаты были мужчины и женщины, придерживающиеся старых ботсванских традиций.

Мма Рамотсве думала о своем отце – о папе, как она его называла, – каждый день. И почти каждый день во сне он приходил к ней, словно никогда не умирал, хотя она понимала – даже во сне, – что отец давно умер. Однажды она обязательно встретится с ним, она это точно знала, что бы люди ни говорили о том, что наша жизнь заканчивается с последним вздохом. Некоторые вышучивают тебя, если ты считаешь, что присоединишься к своим родным, когда придет твой час. Что ж, они могут смеяться, эти умные люди, но мы должны надеяться на это, ведь жизнь без надежды – это не жизнь: вроде неба без звезд, вроде пустынного печального пейзажа. Если мма Рамотсве станет думать о том, что никогда больше не увидит Обэда Рамотсве, то почувствует горечь одиночества. В какой-то степени мысль о том, что отец где-то дожидался ее, придавала жизни мма Рамотсве цельность. Когда-нибудь она увидит и своего умершего сыночка, этого чудесного малыша, который крепко обхватывал ее руки своими крошечными пальчиками, а дыхание его было тихим, словно еле слышный шум ветерка в ветвях акаций в безветренный день. Она знала, что ее кроха находился вместе с другими умершими детьми там, куда уходят умершие дети, за Калахари, где бродят стада кротких белых коров, разрешающих детям кататься на своих спинах. А когда туда приходят умершие матери, дети встречают их, и матери могут обнять своих малышей и взять их на руки. Вот на что надеялась мма Рамотсве, и такую надежду – она это чувствовала – не стоит терять.