Марина Зосимкина - Обратный счет

Инка говорила с пьяным надрывом:

— Вот скажи мне, Надь, как я только дошла до такой жизни, а? На эти позорные курсы рванулась, омоложения, блин, ждала… И между прочим уже собиралась плеснуть в какую-нибудь накрашенную морду уксусной кислоты. С собой в сумке таскала, ты прикинь? Я же умный человек, Надь, у меня же высшее техническое! Ну, как же я не прочухала сразу, что она мошенница, мошенница! Но я все-таки думаю, что и гипноз тоже был, как ты считаешь? Точно, был, не обошлось здесь без гипноза! Какая же она тварь, на чем играла! На нашем женском горе играла, сволочь! Ты ее не защищай, не защищай, не надо! Ей бабла захотелось до опупения, душу свою на продажу выставила. Надо же быть такой алчной идиоткой! И этот Феликс, я считаю, не самый негодяй, Надь, хоть и убийца. Хоть он и на тебя покушался.

Она посмотрела на Надежду косым взглядом опытного провокатора, но Надежда помалкивала, опасаясь не без основания, что при ее участии Инкин надрыв может шквально перерасти в истерику, а в истерике та была неукротима. Инесса продолжила выступать в одиночку:

— Надь, ну а я сама в кого превратилась, ты мне ответь?! В монстра? В ведьму?! И все из-за чего? Вернее, ради чего? Вот ты можешь это понять, а, Надежда?

Надя методично пережевывала сыр и упорно хранила молчание, стараясь не особо вникать в Инкины причитания из опасения самой заразиться микробом злой тоски. Тем не менее, если уж она вытащила ее из передряги, то теперь придется продолжать творить добрые дела, успокаивать и вытирать сопли.

Инка еще плеснула, и они снова выпили, сунув в рот по маслинке. Тут выяснилось, что самобичевание вкупе с самообличением ей уже надоело, и она перешла в атаку, хотя никто ее не думал задевать.

— Вот ты на меня с осуждением, а что ты обо мне знаешь? Ты хоть знаешь, каково это — смотреться в зеркало и видеть, что сделалось с твоим отражением? Как оно изменилось? И наблюдать изо дня в день, как оно продолжает меняться? Обрати внимание — бессильно наблюдать. И понимать, что это даже не старость. Это ее преддверие. Но старость уже тебя ждет, где-то тут, поблизости, в засаде. Причем это будет именно твоя старость. Не тети Нюры, не бабы Мани, а именно твоя. Персональная. А ты ведь уже привыкла быть молодой, и тебе совершенно не хочется, чтобы без твоего согласия в тебе, подчеркиваю, в тебе, а не в тете Мане, вдруг начала грузиться какая-то программа самоликвидации. И в зеркале ты скоро увидишь не себя, а сморщенную жабью морду. Или что у жабы, рыло? Прикинь, как весело. Так весело, что выть хочется, веришь?

Надежде не было весело. Все-таки заразила ее Инка своим микробом, как Надя ни вертелась. Она резко отодвинула свой стул, закинула ногу на ногу и потянулась за сигаретой. И сказала холодно: «А ты, Инн, забей».

Инка заткнулась и уставилась на нее недоуменно. А Надежда продолжила неприязненно, чеканя слова:

— Ты зачем время гонишь? Ты разве дура? Забей. Живи. Я не призываю тебя прятать голову в песок, старость неминуема, но зачем ее приближать? У тебя есть в запасе кусок жизни, у тебя есть еще несколько нормальных лет, так ты сама хотя бы их не убивай. Сама себя не обкрадывай. Это все равно, что с середины отпуска терзаться, что скоро нужно будет выходить на работу. И пол-отпуска коту под хвост. Я тебе доступно объяснила?

— Наверно, ты права, — сказала, помедлив, Инесса. — Только ведь все равно страшно. Тебе страшно не бывает, а, Надежда?

— Ну и чего именно ты боишься? — спросила ее Надежда, которая знала ответ.

— То, что стану сморщенная и дряхлая. Что молодые будут на меня смотреть брезгливо. Что отстану от жизни. Вообще не смогу ее больше догнать. Я даже про смерть вспомнила, веришь? У меня как лампочка в башке включилась — умирать-то все-таки придется!..

— От жизни ты не отстанешь, — спокойно проговорила Надежда. — Что в ней может быть нового? Ну, слова появляются новые, да кое-что еще по пустякам. Смартфоны вместо мобильников. А что некрасивые мы станем… Ты знаешь, Инн, я передумала пластику делать. Ну ее к бесам. Какой-нибудь нерв перережут и будешь ходить с вечной улыбкой. Или чего похуже. Да и толку от операции мало. Через год опять кожа обвалится, так что не хочу. И тебе не рекомендую. О чем это я?.. А, о наших старых мордах. Ну, значит, будем жить со старыми мордами, и молодые будут смотреть на нас брезгливо. А мы наплюем. Или потерпим. Не это главное.

— А ты знаешь, что главное? — с невеселой усмешкой спросила ее Инесса.

— Главное, Инн, в старую сволочь не превратиться. И вообще, Инесска, не того мы с тобой боимся. Оказывается, бояться надо, чтобы не умереть без покаяния. Мне так один знакомый дьякон сказал. А он знает. Ты поняла, кулема?